Собрание сочинений в 9 т. Т. 7. Весталка - [196]

— Ну, что, бабушка? Может быть, вы пока выйдете? Нас тут много. А мы пока устроимся, — бросил мне один из них, продолжая втаскивать в купе сумки, чемоданы, рюкзаки, свертки, коробки, в то время как черноволосый уже вешал пальто на мою сторону.

— Простите! Но тут же все-таки занято! — возмутилась я, бледнея. Меня первый раз так нахально-бесцеремонно назвали бабушкой. Ничего себе! Еще бы «бабусей», и это было как удар хлыстом по лицу.

— А? Разве? Ну, это я пока… Потом уберу! — он так и не перевесил свое пальто. И они все втаскивали, втаскивали, втаскивали сумки-чемоданы. Клали их уже горой, грозя заполнить купе доверху.

Пришлось выйти. Пусть укладываются. К тому же надоело нюхать водочный дух. Укладывались с хохотом, с приговариванием, с тем смехом, каким смеются ничего не боящиеся, во всем уверенно-самоуверенные люди.

«Ну, вот! — подумала зло. — Отдохнула! Лучше бы самолетом. Сутки дороги с такими друзьями, ну, пусть, с одним. Другой же, наверное, из соседнего. Или не едет? У них еще, конечно, должен быть и магнитофон. Станут включать. Крутить радио. Таким оно обязательно нужно. И чтоб громко!» — интуиция моя трепыхалась.

Но вот один, тот, что был пошатенистее и произвел меня в бабушки, вытеснился из купе, черноволосый, кудрявый, пошел проводить. И я поняла: поедет он, а этот, похожий, как двоюродный брат, все-таки нет.

На перроне они с ходу знакомились с проводницами. Называли по именам: Света, Галя, Таня. Даже Танечка! Все что-то обещали, хохотали, выспрашивали. Поезд наконец тронулся, и черноволосый явился в купе, поднял с полу огромный рюкзак — он стоял поперек дороги, не давая зайти, — куда-то поволок. Мокрый кровистый след был за рюкзаком. Вез мясо. А потащил рюкзак в ящик, какие в днище вагона, и в него только что проводница отказалась положить сумку у пожилой пассажирки.

Назад явился без рюкзака. Подняв брови, обглядел меня с головы до ног.

— Вы уж пгостите (он чуть картавил), но, надеюсь, вы понимаете, что мне надо переодеться.

Не буду даже передавать его мягкое, волной, «рл».

Еще раз вышла. Изысканно как! «Надеюсь, понимаете!» — чувствовала, лицо у меня уже пятнами. Пятнами идет. Но что делать? «Пей чашу!» Учитель сказал: «Потому-то я и не люблю таких, как вы, бойких на язык». Конфуций. Вот, оказывается, зачем я помнила это долгие годы. А купе было закрыто и полчаса, и час. Пояс московских дач исчез, и «Урал» уже бодро мчал как будто по владимирской земле. Все-таки я решилась вернуться в купе, постучала, откатила дверь и обнаружила, что попутчик просто-напросто спит пластом. На столике же, на полу, в углах, на крючках — везде его сумки, связки, пакеты, чемоданы.

«Слава богу, спит», — подумала я, также укладываясь довольно поспешно. Очень устала. Хотелось наконец отдохнуть на упруго качающей вагонной постели. А любопытно, что будет дальше… Вот так экземплярчик попался для моей коллекции! Такого еще не видывала! И звать его, наверное, Валера, Сережа, какой-нибудь еще Славик, Владик или Дима.

Валера-Сережа-Дима всю ночь громко храпел. Вставал. Откупоривал какую-то воду, при этом он зажигал верхний свет, шмыгал, глотал, куда-то уходил, рывком дергал дверь. И снова храпел, сопел, вставал, пил воду.

Под утро заснула. Но проснулась скоро от громких звуков радио. Валера-Сережа-Дима уже встал, включил и сообщил мне: «Поезд идет в графике». «Что удивительно!»— добавил он. Попутно сообщил, зовут его Георгий — также Жора. Радио орало песни. Я морщилась. Жора-Георгий улыбался.

Нам принесли чай. И после него я хотела было приняться за чтение, достала книгу, положила на столик, но не успела раскрыть. Георгий-Жора уже держал ее в руках со словами:

— Позволите? Мопассанчика читаете?

— Да. Собираюсь..

— Простите… Только взгляну… — он раскрыл книгу и погрузился в чтение.

Прошло не менее часа — он читал, — я пораженно поглядывала, не зная, как быть. Возмутиться? Забрать книгу? Пошутить? Такого фрукта еще никогда не встречала. В конце концов решила — пусть читает. Молодой человек явно из непросвещенных и «Мопассанчика» знает, наверное, только по фамилии… Стерплю… Смотрела в окно на бегущие осенние перелески. Их уже порядочно изредило, обнажило за немногие дни. Лист летел, дул ветер, и окна были оплаканы дождем. Не долга осенняя краса, коротка, как последняя молодость. Бабушкой — назвали.

Наконец сосед положил книгу на свою койку, потянулся, зевнул и сказал, что пойдет в ресторан.

— Позавтракать, знаете, не мешает. Чай — чепуха. Его здесь и заваривать не умеют. У меня дома для этого такой чайник выделен. Пойду. А вы тут присмотрите, пожалуйста. — Последнее слово он как-то еле выговорил. Не хотелось. Вообще с момента появления человек сей смотрел на меня с высоты своего молодого откормленного превосходства, все время снисходил. Мне же было и противно, и забавно. Мысль внутри: «Ну-ка, что он еще выдаст? Любопытно. Потерпим».

Вернулся и, обнаружив, что я читаю, тотчас спросил:

— Ну, как? Идем в графике?

— Угу… Как будто..

— А знаете, чудесно ехать… Только в поезде, в дороге и отдохнешь. В Москве в командировке мотался… Маета. Десять дней! Заказы. То да се! Родственники… Жена… Знакомые… Ну, женщины, конечно… Мясо везу. Двадцать пять килограмм. Сейчас с мясом туго. Раньше я как? Зайду в магазин. Понимаете, конечно, с обратной стороны. Говорю рубщикам: «Ребята, кусочек надо!» Троячок наготове. И мне — лучшее… Заднюю часть. Одним куском. Раз-два. Теперь это закрылось. Контроли разные… Органы… В руки — два кило. Ну, я знакомых тут же приспособил. Профессор-психолог в соседнем номере жил. Сын с ним взрослый. Познакомился. Говорю: «Помогите… голодающим Поволжья». Как раз в последний день и познакомился, в буфете за завтраком… Пошли они в очередь со мной. Сын, правда, покосовырился… Профессор — ничего. Психолог. Ну, мне это — тьфу. Хоть министр, хоть Бармалей. Мне надо, чтоб они поработали. Одному-то двенадцать раз стоять надо. Ну заняли… Очередь… в ГУМе. Потом каждый к каждому подошел. Порядок. Четверть центнера везу. Один москвич, правда, там пузыриться начал. Ну, я ему: «Тихо, дедуля, тихо… Один так волновался — потом долго в больнице лежал». Вот везу. С проводницей договорился. А что? Семья. Кормить надо. Обязанность. Понимаете, надеюсь.