Собрание сочинений в 4 томах. Том 4 - [4]

Счастливую…

Нине Петровне всегда казалось, что она знает, что такое счастье; Ирочка, наоборот, никогда не могла понять истинный смысл этого слова. Нина Петровна безрадостно влачила свою жизнь, а Ирочка жила. Вот и сейчас она бесконечно радовалась весеннему утру, переезду, подарку, ждала с минуты на минуту чего–то необыкновенного…

Иван Егорович делал покупки всегда с удовольствием, основательно, в особенности с тех пор, как вышел на свою блистательную пенсию республиканского значения. Он не только никак не хлопотал о ней, но даже не знал, что она существует. То, что ему назначили эту пенсию, поразило Ивана Егоровича. Конечно, дело было не в сумме, хотя и она получилась рублей на двести больше той, которая ему полагалась по службе. Ивана Егоровича поразило само событие. Пенсии этой категории — он потом точно все разузнал — назначались крайне скупо, а само назначение их определялось важными данными и серьезными ходатайствами. Он не раз повторял Нине Петровне, что вот не забыли его, побеспокоились, оценили.

Нина Петровна молчала. Конечно, она не могла высказать ему то, что думала по этому поводу. Думала же она очень просто: дуракам счастье. Всем же ясно, что она на десять голов выше мужа, но ей, понятно, такой пенсии никогда не назначат.

С наблюдательностью подростка, выросшего рядом со взрослыми, Ирочка зорко наблюдала за жизнью своих родичей. Взрослым обычно кажется, что дети растут у них на глазах. Дети же с великим лукавством знают, что взрослые живут на глазах у них. Ирочке было лет двенадцать, когда тетка сделалась ей ясней ясного. Впрочем, Иван Егорович тоже был ей ясен. Разница состояла лишь в том, что от него всегда можно было ждать чего–то нового, интересного, а от тетки ждать было решительно нечего. Ирочка считала тетку неинтересным человеком.

Собирая свои пожитки, Ирочка весело раздумывала о том, как они заживут в новой квартире. Вещей у нее было очень мало. Все ее хозяйство весом в какой–нибудь пуд умещалось в чемодане среднего размера. Сейчас она критически разглядывала некоторые из своих вещей: стоит их брать с собой или не стоит? В то же время она размышляла о переезде. Ирочке казалось, что в новой квартире обязательно надо жить как–то по–новому. С этим ощущением нового у нее соединялось предчувствие света и сияния. Здесь, в их старой комнате, было одно окно, проделанное в старинной толстой стене, очень узкое да к тому же завешенное коричневым репсом и заставленное цветами. Там, в новой квартире, свет валил во всю стену, чуть ли не от пола до потолка! Стены сияли, отражая солнце. Как будет выглядеть на фоне этих сияющих стен вечно угрюмое лицо тетки? Как Иван Егорович будет там кашлять по утрам? Впрочем, он уезжает на дачу. Бытие определяет сознание. Это всем известно. Значит, в новой квартире все они трое должны держаться каким–то иным образом, великолепно, как в книгах, где самые обыкновенные люди держатся великолепно.

Вдруг в комнате потемнело, точно кто–то завесил окно.

— Что такое?! — от неожиданности громко воскликнула Ирочка.

Никто не отозвался. За приоткрытыми рамами окна шевелилось что–то живое и большое.

— Кто там?!

Ирочка ничего не понимала. Что появилось у их окна? На чем оно держалось? Каким образом влезло?

— Если ты человек, отзовись!

Никакого ответа.

— Ты человек или облако? Если человек, говори.

Нечто неизвестное как бы попятилось от окна.

Как могло оно попятиться по воздуху? В комнате стало светлее. За неправильными очертаниями темного силуэта открылось небо. Но тут Ирочка не на шутку испугалась. Она увидела водолаза. Да, это был водолаз в своей обычной стеклянной маске. Он оставался неподвижным и был похож на марсианина из романа Уэллса «Борьба миров». Ужасаясь и смеясь над своим ужасом, Ирочка передвинула мешавший ей фикус. Водолаз оставался на месте и гипнотизировал Ирочку своими мутными стеклами. Рта у него не было. Только серые щеки и голова в виде капюшона.

— Ты что?! — с воинственностью сказала Ирочка. — Что ты такое?

Ей отозвался грубый и приглушенный голос:

— Ничего.

— Я спрашиваю, ты кто?

— Никто.

— Ну и глупо. Ты водолаз?

— Дура!

Ирочка сделала презрительную мину.

— Болтается под чужими окнами и еще оскорбляет…

— Сама первая…

— Что — первая?

— Не успела узнать человека — и сразу «глупо». Подумаешь, образованная!

Ирочка решила поиграть с этим материальным привидением:

— А ты разве человек?

Тогда привидение быстрым, трудно уловимым жестом сбросило оболочку, и под ней оказалась чудесная лихая голова в кепке.

«Какой красивый!..» — подумала она с невольной радостью: ведь под капюшоном мог оказаться старый небритый мужик. Наверное, знает, чем он силен, и нарочно медлил открыть лицо, когда увидел в комнате девушку.

— Как же ты… Как ты тут? Зачем? — Ирочка старалась говорить просто и с насмешкой.

— Невест ищу по этажам.

— Неостроумно!

— Ишь ты!

— Что — ишь ты?

— Образованная?

— Да, образованная. Ну и что?

— А мне плевать!

Парень отвечал лихо, с вызовом. Красуясь своей лихостью, он стал эффектно закуривать сигарету.

Если не учитывать странных особенностей языка, на котором изъясняются Ирочка и этот лихой парень, можно подумать, что они очень грубы друг с другом и ничего не знают, кроме «ишь ты», «подумаешь», «плевать». На самом деле это не так. Знать–то это они знают, но считают нужным изъясняться с нарочитой простоватостью, с кажущимся пренебрежением друг к другу, с постоянным стремлением ничего не сказать до конца. Ирочка и не думала обижаться, когда парень сказал, что ему плевать на ее образованность. Она отлично понимала, что в этих словах вовсе нет никакого презрения к ней.