Собрание сочинений в 4-х томах. Том 4 - [31]

Мать-погодушка,

У меня, у молодца,

Есть зазнобушка:

Молодая жена

С малым детушкам.

Напишу я молодой жене,

Напишу я грамотку:

Не пером я писал,

Не чернилами,

А писал я слезами

Горючими;

Отсылал эту грамотку

С ясным соколом,

С ясным соколом,

Под правым крылышком,

Под подкрылышком,

Под сизым перышком.

Дедушка словно застыл. И лицо у него было такое же, как там, на кладбище.

Старики не пели. Но сидели они не как зрители, а напряженно, недвижно. И волнение было у них на лицах. Казалось, хотя они и не поют, но про себя песню повторяют. И поэтому тоже в пении участвуют.

Стало тихо.

Дед встал. Каждого старика обнял. Каждую старуху.

— Пора все же, — сказал.

— Ну ладно, — ответила хозяйка, — мы привыкли мужиков отпускать по военным делам без заминки. А вам, генерал, спасибо.

Мы оделись, сели в сани все с тем же мальчишкой, и снег снова заскрипел под полозьями.

Дедушкина деревня стояла на взгорке, под березами.

На березах чернели грачиные гнезда.

Они пустовали теперь. И деревня от этого казалась осиротевшей.

Лошадь бежала вперед, а мы все махали старикам и старухам.

Они стояли на околице неровной горсткой. Смотрели нам вслед.

И мне было грустно, саднило горло. Будто я всегда жил в этой деревне. А теперь бросил ее и вот уезжаю.

ЕГО ДОМ

Москва!

Счастливые же все-таки ребята, которые в Москве живут! Счастья своего не понимают! Каждый день могут на Красную площадь приехать! В зоопарк сходить! Мороженого в «Детском мире» поесть! Им и в голову не приходит, наверное, что такого мороженого больше нигде нет.

А дома, дома какие в Москве! Калининский проспект, например. Там дома на раскрытые книги походят. Книги поставили боком. А метро! Да чего там! Как в кино или на картинках. Кто в Москве не бывал — поверьте на слово! В точности сходится. Поэтому я Москву описывать не стану.

Опишу только, как мы к Неизвестному солдату ходили. Но это — потом. Сначала мы все-таки прилетели. Взяли такси, приехали домой к дедушке.

Дом у него в красивом месте. Набережная рядом. Во дворе сугробы, как в лесу.

У подъезда, на лавочке, старики сидят. Перед ними раздвижной столик. В домино режутся. Лупят костяшками с грохотом.

Увидели они деда, домино бросили, закричали наперебой:

— Нашелся!

— Как же так!

— Куда вы исчезли, лейтенант?

— В Сибирь, товарищ полковник, — отвечал, смеясь, дед. — На строительство гидроэлектростанции, товарищ майор! Той самой, товарищ лейтенант! Знаменитой! А это мой внук, Антон Рыбаков. Знакомьтесь.

Я смутился. Поклонился, как дедушка в деревне.

— Какой вежливый мальчик! — удивился один старик.

— Не то что некоторые дикари! — сказал второй.

— Сибиряк, значит? — удивился третий.

— Коренной, — засмеялся дед, а старики мне руку жать стали.

Генерал-майор такой-то, говорит один. Генерал-полковник такой-то, представляется другой. Генерал-лейтенант этакий, рапортует третий. И все улыбаются мне.

Я оробел. Сперва не понял ничего, уж потом сообразил. Это, значит, они для удобства так друг друга называют. Не генерал-лейтенант, а лейтенант. Полковник. Майор. Чтоб короче и быстрее.

Тут я с духом собрался и говорю:

— Разрешите, товарищи генералы, угостить вас кедровыми орехами, которые я с Кешкой осенью собирал.

Скинул я с плеча рюкзачок, который с собой очень даже предусмотрительно прихватил, и насыпал генералам по карману орехов. Да еще и по здоровой шишке дал.

— Ну! — закричали генералы. — Эх! — закричали. — Ух!..

Потом они успокоились и один — полковник, кажется, — говорит:

— Можно, Антон Петрович, мы вечерком с внуками зайдем? Пусть они на живого сибиряка поглядят. Вообще поговорят. Это им пригодится.

Дед спрашивает:

— Ну, Антон?

Я прямо растерялся. Ведь не зверь же я какой-нибудь. Просто человек. Чего на меня смотреть? Но уж больно старики на меня жалостно глядели. И вообще — приветливые были. Я сказал:

— Милости просим!

И опять почему-то поклонился, болван. Вышло как-то невзначай. Будут думать еще, что у нас в Сибири все время кланяются. Как при царе.

Пока мы в лифте поднимались, я деда спросил:

— А что, тут одни генералы живут?

Он рассмеялся. Нет, не одни, оказалось. Полковников много без приставки «генерал». Майоров. Тоже без приставки. Просто в этом доме военные живут.

Мы поднялись на дедушкин этаж. Остановились у двери. Постояли минуту.

— Ты волнуешься? — спросил я.

— Волнуюсь, — ответил дед.

— Потому что давно не был?

— Потому что много лет прожил тут с бабушкой, — сказал он. — Но теперь ее нет. А мне кажется, она дома. Ждет меня из долгой командировки.

Дед внимательно посмотрел на меня.

— Ну! — прошептал он и щелкнул ключом. И переступил порог. Будто в омут бросился…

Я хожу осторожно по комнатам. Как по музею. Внимательно оглядываю все. И поражаюсь.

Оказывается, я совсем не знаю дедушку! Совсем-совсем!

Мы столько прожили с ним! Проночевали в одной комнате, говорили о всякой всячине, но, оказывается, я почти ничего про него не знаю. И если бы не приехал сюда, никогда не узнал бы.

Иду по квартире, где жил дедушка, и узнаю о нем все больше.

На письменном столе стоит маленькая пушка. Внизу написано: «Майору А. П. Рыбакову в память об испытаниях».

Я спрашиваю деда, что это значит. Он объясняет: испытывал гаубицу. Потом она прошла всю войну.