— Нет, она стара и толста и, кроме того, слегка хромает.
— Но сейчас на ней кто-то едет, и не очень медленно, по дороге, ведущей к железнодорожной линии.
— Что ты?.. Ведь она в двух косса отсюда. Это дятел стучит. Маугли приставил ладонь к глазам, чтобы защититься от солнца.
— Дорога идет зигзагами от бунгало. Здесь не больше одного косса по направлению полета коршуна, а звук летит, как птица. Не взглянуть ли нам?
— Вот еще, глупости! Бежать целый косс по такому солнцу, чтобы узнать, что за шум в лесу!
— Но ведь эта лошадь — лошадь сахиба. Я хотел пригнать ее сюда. Если она не принадлежит сахибу, не беда, а если она — его, то пусть сахиб делает с нею что хочет. Ее очень сильно погоняют.
— Но как же ты пригонишь ее сюда, сумасшедший ты человек?
— Но разве сахиб забыл? Таким же путем, как я пригнал нильгаи и других.
— Ну, тогда вставай и беги, если уж тебе так не терпится.
— О, бежать не надо!
Он сделал рукой знак молчания и, продолжая лежать на спине, трижды издал глубокий гортанный звук.
— Она придет, — сказал он наконец. — Подождем ее здесь в тени.
Длинные ресницы опустились на дикие глаза, и Маугли задремал в утренней тишине. Гисборн терпеливо ждал. Несомненно, Маугли был помешан, но для одинокого лесничего трудно было найти более занимательного товарища.
— Хо! Хо! — лениво выговорил Маугли, не открывая глаз. — Он свалился. Кобыла придет первая, а потом и человек.
Тут он заржал, точь-в-точь как жеребец Гисборна. Через три минуты белая кобыла Гисборна, оседланная и взнузданная, но без седока, ворвалась на лужайку, где они сидели, и побежала к жеребцу.
— Она не очень разгорячилась, — сказал Маугли, — но в эту жару пот легко выступает. А теперь мы подождем ее седока, потому что человек ходит медленнее, чем лошадь, особенно если он толст и стар.
— Аллах! Это какое-то дьявольское наваждение! — воскликнул Гисборн, вскочив на ноги, потому что в лесу послышался чей-то жалобный стон.
— Не беспокойся, сахиб. Он не ушибся. Он тоже будет говорить, что это дьявольское наваждение. Послушай! Кто это?
Это был голос Абдул-Гафура, исполненный смертельного ужаса и умолявший кого-то пощадить его и его седые волосы.
— Я не могу двинуться ни шагу дальше! — плакался он. — Я стар, я потерял мою чалму. Арре! Арре! Но я пойду. Я потороплюсь и побегу! О вы, дьяволы ада, ведь я мусульманин!
Кусты раздвинулись, и показался Абдул-Гафур без чалмы, без пояса, необутый, с багровым лицом и руками, выпачканными в грязи. Увидев Гисборна, он застонал опять и, весь дрожащий и обессиленный, бросился к его ногам. Маугли с мягкой улыбкой наблюдал за ним.
— Это не шутка, — серьезно сказал Гисборн. — Ты видишь, Маугли, человек этот близок к смерти.
— Он не умрет. Он просто испугался. Но ведь никто не заставлял его отправляться на прогулку.
Абдул-Гафур издал новый стон и поднял голову, дрожа всем телом.
— Это были чары — чары и дьявольское наваждение! — всхлипнув, проговорил он, ударяя себя рукой в грудь. — За мой грех дьяволы протащили меня через весь лес. Теперь всему конец! Я приношу покаяние. Возьми их, сахиб!
Он протянул ему сверток грязной бумаги.
— Что это значит, Абдул-Гафур? — сказал Гисборн, начиная догадываться, в чем дело.
— Посади меня в тюрьму — деньги все здесь, но запри меня крепко, чтобы дьяволы не пошли и туда за мной. Я согрешил против сахиба и против соли, которую я ел у него; но если бы не эти проклятые лесные дьяволы, я бы мог купить себе землю далеко отсюда и жил бы в мире до конца дней. — И он стал биться головой о землю в припадке отчаяния и скорби. Гисборн вертел в руках пачку кредиток. Это было его жалованье, накопившееся за последние девять месяцев, — эта пачка кредиток лежала у него в комоде вместе с письмами из дома. Маугли, тихонько посмеиваясь про себя, не сводил глаз с Абдул-Гафура.
— Не стоит сажать меня на лошадь. Я тихонько пойду домой пешком за сахибом, а потом пусть меня отошлют под стражей в тюрьму. Правительство наказывает за такую вину многими годами тюрьмы, — уныло проговорил магометанин.
Одиночество в лесу рождает много новых идей по различным вопросам. Гисборн, внимательно взглянув на Абдул-Гафура, вспомнил, что он был очень хороший слуга, а что нового слугу надо было еще приучать ко всем порядкам дома и что, даже в самом лучшем случае, он будет новым лицом и новым языком в доме.
— Послушай, Абдул-Гафур, — сказал он, — ты поступил очень дурно и потерял свою честь и свою репутацию. Но я думаю, что это нашло на тебя неожиданно.
— Аллах! Я никогда раньше не думал об этих деньгах!
— Этому я могу поверить. Ну так вот, возвращайся в мой дом, а когда я вернусь, я пошлю эти деньги с посыльным в банк, и об этом не будет больше речи. Ты слишком стар для тюрьмы, а твоя семья ни в чем не виновата.
Вместо ответа Абдул-Гафур припал головой к высоким охотничьим сапогам Гисборна и зарыдал.
— Значит, вы меня не прогоните от себя? — спросил он.
— Это мы посмотрим. Это зависит от твоего поведения после того, как я вернусь. Садись на кобылу и поезжай назад, не спеша.
— Но дьяволы! Лес полон дьяволов!
— Не бойся, мой отец. Они больше тебя не тронут, если только ты будешь исполнять приказания сахиба, — сказал Маугли. — Ну а если нет, то они опять прогонят тебя домой — той же дорогой, как нильгаи.
