Собрание сочинений, том 5 - [181]

И как же хотят они спасти Францию, каким путем хотят они взять дело в свои руки? Путем избрания президентом республики Луи-Наполеона Бонапарта — великое имя, носителем которого является ничтожный, тщеславный, путаный дурак! У всех крестьян, с которыми мне приходилось беседовать, энтузиазм по отношению к Луи-Наполеону был так же велик, как ненависть к Парижу. Этими двумя страстями, да еще совершенно несознательным, животным недоумением по поводу всего европейского потрясения ограничивается вся политика французского крестьянина. А ведь крестьяне имеют свыше шести миллионов голосов, более двух третей всех голосов во время выборов во Франции.

Правда, временное правительство не сумело связать интересы крестьянина с революцией; повышением поземельного налога на 45 сантимов, задевшим главным образом интересы крестьянина, оно совершило непростительную, непоправимую ошибку. Но если бы оно даже привлекло крестьян на сторону революции на несколько месяцев, летом они все равно отошли бы от нее. Теперешнее отношение крестьян к революции 1848 г. не является следствием каких-либо ошибок или случайных промахов — оно естественно, оно коренится в жизненных условиях, в общественном положении мелкого земельного собственника. Прежде чем французский пролетариат сможет осуществить свои требования, ему придется подавить всеобщую крестьянскую войну — войну, которую даже упразднение всех ипотечных долгов могло бы лишь отсрочить на короткое время.

Нужно было в течение двух недель общаться почти исключительно с крестьянами, с крестьянами разных местностей, нужно было иметь случай повсюду сталкиваться с той же тупой ограниченностью, с тем же полным непониманием всех городских, промышленных и торговых отношений, с той же слепотой в области политики, с теми же суждениями наобум по поводу всего, что лежит за пределами деревни, с тем же применением масштаба крестьянских отношений к самым крупным историческим отношениям, — нужно было, одним словом, познакомиться с французскими крестьянами именно в 1848 году, чтобы испытать все то удручающее впечатление, какое производит эта закоренелая тупость.

Набросок маршрута от Осера до Локля, сделанный Ф. Энгельсом[279]

Набросок маршрута от Осера до Локля, сделанный Ф. Энгельсом[279]

II БУРГУНДИЯ

Бриар — старинный городок, расположенный у устья канала, соединяющего Сену с Луарой. Здесь я расспросил о дальнейшем маршруте и счел более целесообразным отправиться в Швейцарию через Осер, чем через Невер. Итак, я покинул Луару и направился через горы в Бургундию.

Плодородный характер долины Луары постепенно, но довольно медленно исчезает. Подъем в гору идет незаметно, и лишь в пяти — шести милях от Бриара, у Сен-Совёра и СенФаржо, начинается покрытая лесом гористая местность, благоприятная для скотоводства. Горный хребет между Ионной и Луарой здесь уже имеет большую высоту, и вся эта западная сторона департамента Йонны вообще довольно гориста.

Неподалеку от Туси, в шести лье от Осера, я впервые услышал своеобразный, наивно растянутый бургундский диалект — диалект, который здесь и во всей собственно Бургундии еще довольно мил и приятен, но в вышележащих местностях Франшконте звучит тяжеловесно, неуклюже, почти наставительно. Это аналогично тому, что происходит с наивным австрийским диалектом, который постепенно переходит в грубый верхнебаварский. Бургундский диалект удивительно не по-французски ставит всегда ударение на слоге, предшествующем тому, на который падает главное ударение в хорошем французском языке; он превращает ямбический французский язык в трохеический и этим поразительно искажает то изящное акцентирование, которое образованный француз умеет придавать своей речи. Но, повторяю, в самой Бургундии это еще звучит довольно мило, а в устах хорошенькой девушки даже прелестно: Mais, ma foi, monsieur, je vous demande un peu…^{190}

Вообще бургундец, если допустимо такое сравнение, — это французский австриец. Наивные, добродушные, в высшей степени доверчивые, одаренные большим природным умом в пределах привычного жизненного круга, полные наивно-комических представлений обо всем, что выходит за рамки этого круга, забавно-неловкие в непривычных условиях, всегда неистощимо веселые, — таковы почти все эти добрые люди. Приветливому, добродушному бургундскому крестьянину, пожалуй, скорее, чем кому-нибудь другому, можно простить его полное политическое невежество и его преклонение перед Луи-Наполеоном.

Бургундцы, впрочем, имеют, бесспорно, более сильную примесь немецкой крови, чем живущие далее к западу французы; волосы и цвет лица у них светлее, фигура несколько крупнее, особенно у женщин; острый критический ум и меткое остроумие им уже значительно менее присущи, но это возмещается у них более простодушным юмором, а иногда и легким налетом сентиментальности. Однако элемент французской веселости еще в значительной степени преобладает, а в беззаботном легкомыслии бургундец не уступит никому.

В западной гористой части департамента Йонны занимаются, главным образом, скотоводством. Но французы всюду плохие скотоводы, и бургундский рогатый скот — совсем худой и мелкий. Однако наряду со скотоводством много занимаются также земледелием и везде едят хороший пшеничный хлеб.