Собрание сочинений, том 5 - [12]

Доктринерский фокус, посредством которого г-н Кампгаузен «на основе существующего строя и предоставляемых им законных путей совершил переход к новому строю», проделывается, следовательно, таким образом:

Незаконное событие делает г-на Кампгаузена, с точки зрения «существовавшего строя», с точки зрения «старого», незаконной личностью, ответственным министром-президентом, конституционным министром. Конституционный министр незаконно превращает антиконституционный, сословный, любезный и верный «Соединенный ландтаг» в учредительное собрание. Любезный и верный Соединенный ландтаг незаконно фабрикует закон о косвенных выборах. Закон о косвенных выборах создает берлинскую палату, берлинская палата создает конституцию, а конституция создает на вечные времена все последующие палаты.

Так от гуся получается яйцо, а из яйца — гусь. Но по спасающему Капитолий гоготанию[23] народ скоро узнает, что золотые яйца Леды, которые он положил во время революции, похищены. Даже депутат Мильде не является, по-видимому, сыном Леды, излучающим свет Кастором[24].

Написано К. Марксом 2 июня 1848 г.

Печатается по тексту газеты

Напечатано в «Neue Rheinische Zeitung» № 3, 3 июня 1848 г.

Перевод с немецкого

ВОПРОСЫ ЖИЗНИ И СМЕРТИ

Кёльн, 3 июня. Времена меняются, и мы меняемся вместе с ними. По поводу этого изречения наши господа министры Кампгаузен и Ганземан тоже могут кое-что порассказать. Чего только не приходилось им терпеть от правительственных комиссаров и маршалов[25] в те времена, когда они сидели еще в качестве скромных депутатов на школьных скамьях ландтага! А его светлость классный наставник Зольмс-Лих, который держал их в ежовых рукавицах в предпоследнем классе, в рейнском провинциальном ландтаге! И даже когда их перевели в последний класс, в Соединенный ландтаг, им разрешались, правда, некоторые упражнения в красноречии, но ведь и там их школьный учитель, г-н Адольф фон Рохов, заносил над ними высочайше врученную ему палку! Как униженно должны были они выносить дерзости какого-нибудь Бодельшвинга, как благоговейно должны были внимать ломаной немецкой речи какого-нибудь Бойена, какой ограниченный разум верноподданных должны были они проявлять по отношению к грубому невежеству какого-нибудь Дуэсберга!

Теперь все переменилось. 18 марта положило конец всему этому школярству в политике, и ученики из ландтага выдали себе аттестат зрелости. Г-н Кампгаузен и г-н Ганземан сделались министрами, с упоением сознавая все свое величие в качестве «необходимых людей».

Насколько они вообразили себя «необходимыми», сколь надменными стали они после того, как вырвались из школы, — это должен был почувствовать каждый, кто с ними соприкасался.

Они сразу начали с того, что на время восстановили старую классную комнату — Соединенный ландтаг. Здесь должен был совершиться по всей предписанной форме великий акт перехода из бюрократической гимназии в конституционный университет, торжественная выдача прусскому народу аттестата зрелости.

В многочисленных наказах и петициях народ заявил, что он знать ничего не желает о Соединенном ландтаге.

Г-н Кампгаузен ответил (см., например, заседание Учредительного собрания от 30 мая^{13}), что созыв ландтага есть вопрос жизни для министерства, и этим все было исчерпано.

Собрался ландтаг — разуверившееся в мире, в боге и даже в самом себе, жалкое, повергнутое в прах собрание. Ему дали понять, что оно должно всего-навсего принять новый избирательный закон, но г-н Кампгаузен потребовал от него не только бумажного закона и косвенных выборов, но и двадцать пять миллионов звонкой монетой. Курии пришли в замешательство, начали сомневаться в своей компетенции и бормотать какие-то бессвязные возражения. Но все это не помогло: так решено в совете г-на Кампгаузена, и если деньги не будут отпущены, если откажут ему в «вотуме доверия», то г-н Кампгаузен удалится в Кёльн, предоставив прусскую монархию ее собственной участи. При мысли об этом у господ депутатов ландтага выступил на лбу холодный пот, они прекратили всякое сопротивление и с кисло-сладкой улыбкой приняли вотум доверия. По этим двадцати пяти миллионам, имеющим курс только в воздушном царстве грез, видно, где и как они были вотированы.

Объявляются косвенные выборы. Против этого поднимается буря адресов, петиций, депутаций. Господа министры отвечают: существование министерства неразрывно связано с косвенными выборами. После этого все снова стихает, и обе стороны могут спать спокойно.

Собирается согласительное собрание. Г-н Кампгаузен вознамерился заставить Собрание принять ответный адрес на свою тронную речь. Предложение должен внести депутат Дункер. Развертывается дискуссия. Высказываются довольно резкие возражения против адреса. Г-н у Ганземану надоедает вечная растерянная болтовня беспомощного Собрания, которая становится нестерпимой для его парламентского такта, и он лаконично заявляет: все это ни к чему — или пусть вырабатывают адрес, и тогда все в порядке; или пусть никакого адреса не вырабатывают, и тогда министерство подает в отставку. Однако дискуссия продолжается, и, наконец, г-н Кампгаузен сам поднимается на трибуну, чтобы подтвердить, что вопрос об адресе есть вопрос жизни для министерства. Когда и это не помогает, выступает также г-н Ауэрсвальд и торжественно заявляет — в третий раз, — что судьба министерства неразрывно связана с судьбой адреса. После этого Собрание было уже в достаточной мере убеждено и, естественно, проголосовало за адрес.