Собрание сочинений, том 22 - [37]

. Такая программа — мотивировочная часть к Уставу Интернационала[94] — была написана Марксом с мастерством, которое должны были признать даже Бакунин и анархисты. Что касается окончательной победы принципов, выдвинутых в «Манифесте», то здесь Маркс всецело полагается на интеллектуальное развитие рабочего класса, которое должно было явиться неизбежным плодом совместных действий и обмена мнений. События и перипетии борьбы против капитала — поражения еще больше, чем победы — не могли не показать борющимся всю несостоятельность тех всеисцеляющих средств, на которые они до того времени уповали, и сделать их головы более восприимчивыми к основательному пониманию действительных условий освобождения рабочих. И Маркс был прав. В 1874 г., когда Интернационал прекратил свое существование, рабочий класс был уже совсем иным, чем при основании его в 1864 году. Прудонизм в романских странах и специфическое лассальянство в Германии дышали на ладан, и даже тогдашние архиконсервативные английские тред-юнионы постепенно приближались к тому моменту, когда председатель их конгресса [У. Бивен. Ред.] в 1887 г. в Суонси смог сказать от их имени: «Континентальный социализм больше нас не страшит»[95]. Но в 1887 г. континентальным социализмом была почти исключительно теория, провозглашенная в «Манифесте». Таким образом, история «Манифеста» до известной степени отражает историю современного рабочего движения с 1848 года. В настоящее время он несомненно является самым распространенным, наиболее международным произведением всей социалистической литературы, общей программой многих миллионов рабочих всех стран от Сибири до Калифорнии.

И все же в момент его появления мы не могли назвать его социалистическим манифестом. В 1847 г. под социалистами понимали двоякого рода людей. С одной стороны, приверженцев различных утопических систем, в особенности оуэнистов в Англии и фурьеристов во Франции, причем и те и другие уже выродились тогда в чистейшие секты, постепенно вымиравшие, С другой стороны, — всевозможных социальных знахарей, которые намеревались с помощью различных всеисцеляющих средств и всякого рода заплат устранить социальные бедствия, не причиняя при этом ни малейшего вреда капиталу и прибыли. В обоих случаях это были люди, стоявшие вне рабочего движения и искавшие поддержки скорее у «образованных» классов, Напротив, та часть рабочих, которая убедилась в недостаточности чисто политических переворотов и требовала коренного переустройства общества, называла себя тогда коммунистической. Это был еще плохо отесанный, лишь инстинктивный, во многом грубоватый коммунизм; однако он оказался достаточно сильным для того, чтобы создать две системы утопического коммунизма: во Франции — «икарийский» коммунизм Кабе, в Германии — коммунизм Вейтлинга. Социализм означал в 1847 г. буржуазное движение, коммунизм — рабочее движение. Социализм, по крайней мере на континенте, был вполне благопристойным, коммунизм — как раз наоборот. А так как мы уже тогда весьма решительно придерживались того мнения, что «освобождение рабочего класса может быть делом только самого рабочего класса»[96], то для нас не могло быть и минутного сомнения в том, какое из двух названий нам следует выбрать. И впоследствии нам никогда не приходило в голову отказываться от него.

«Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» — Лишь немного голосов откликнулось, когда мы сорок два года тому назад бросили в мир этот клич накануне парижской революции — первой революции, в которой пролетариат выступил с собственными требованиями. Но 28 сентября 1864 г. пролетарии большинства западноевропейских стран соединились в славной памяти Международное Товарищество Рабочих. Правда, сам Интернационал прожил всего лишь девять лет. Но что основанный им вечный союз пролетариев всех стран еще живет и стал сильнее, чем когда-либо, это лучше всего доказывается нынешним днем. Ибо сегодня, когда я пишу эти строки, европейский и американский пролетариат производит смотр своим боевым силам, впервые мобилизованным в одну армию, под одним знаменем, ради одной ближайшей цели — для того, чтобы добиться законодательного установления нормального восьмичасового рабочего дня, провозглашенного еще Женевским конгрессом Интернационала в 1866 г., и вторично — Парижским рабочим конгрессом в 1889 году[97]. И зрелище сегодняшнего дня покажет капиталистам и землевладельцам всех стран, что пролетарии всех стран ныне действительно соединились.

О, если бы Маркс был теперь рядом со мной, чтобы видеть это собственными глазами! Лондон, 1 мая 1890 г.

Ф. Энгельс

Напечатано в книге: «Das Kommunistische Manifest», London, 1890

Печатается по тексту книги

Перевод с немецкого

4 МАЯ В ЛОНДОНЕ [98]

Майский праздник пролетариата составил эпоху не только благодаря своему всеобщему характеру, который сделал его первым международным действием борющегося рабочего класса. Он дал также возможность констатировать в высшей степени отрадные успехи движения в отдельных странах. Как враги, так и друзья согласны в том, что из всех стран европейского континента пролетарский праздник наиболее блестящим и достойным образом был проведен в Австрии, а из австрийских городов — в Вене,