Собрание сочинений. Том 2. Стихотворения - [30]

Пойдем по океану

На сейнере морском,

Я в море не устану

Кипеть в котле людском.

Давай закинем сети,

Да ты не спи, вставай!

Зайдет к нам на рассвете

Серебряный товар.

Читатель мой, ну где ты?

Откликнись, друг ты мой!

Учти — не все поэты

Так дорожат тобой!

1972

Три травы

Три травы дала знахарка

И сказала: — Пей всегда!

Я не вру тебе нисколько,

Я стара, и я седа!

Стал я пить зеленый, травный,

Горьковатый, терпкий сок,

И прорезался исправный,

Очень звонкий голосок.

Легче стало мне дышаться,

Бегать, лазить и ходить,

Стали все дела решаться

Вовремя, как надо быть.

Умерла моя знахарка,

Все, кто в мир пришли, умрут.

Но живет во мне закалка,

Три травы во мне растут.

Как одна трава — терпенье,

А другая — доброта,

Третья — музыка и пенье

И земная красота!

1972

В ТРЕХ ШАГАХ ОТ СОЛОВЬЯ

Неожиданная встреча

Мне очень повезло сегодня.

Я в трех шагах от соловья

Рассматривал его свободно,

Стоял, дыханье затая.

Не верилось, что он разбойник,

Как говорит о нем молва.

Он просто, как поэт, с разгону

Находит нужные слова!

Он весь, подобно водопаду,

Лавиной звуков падал вниз

И требовал одну награду:

— Услышь меня и отзовись!

Кто этот маленький комочек

То в жар кидал, а то в озноб?

Природы скромный уголочек,

Черемухи большой сугроб!

Березы белое свеченье

Сквозь легкий и зеленый дым,

Ручья чуть слышное теченье,

Гудящий бас шмеля над ним.

Стоял и стыл, благоговея,

У старой сгорбленной ольхи.

Не я, а соловей навеял

И рифмы эти и стихи.

1972

Той, что разлюбила

Снегу навалило да растаяло,

Грязь такая, что нельзя пролезть.

Полюбила, а потом оставила,

Люди, как печальна эта весть.

Полюбила в майское цветение,

В самый глухариный ток весны.

В пору, когда бурное течение

Било по корням большой сосны.

Разлюбила в слякоть, в увядание,

В бездорожье, в серый день — среду!

Бьется в сердце горькое страдание

У честного мира на виду.

Все ее ругают: — Ну и бестия! —

Только я оправдывать горазд:

— Нет у нас, наверно, соответствия,

Значит, чем-то я не в самый раз!

1972

* * *

Серая наволочь,

Небо как вата.

Лес чуть угрюм,

А вода рябовата.

Смолкла кукушка,

Не слышно зорянки.

Видно, у них

Голоса не в порядке.

И муравьи

Присмирели на кучах.

Дождик, наверно,

Увидели в тучах.

Но, невзирая

На хмурость и пасмурь,

День очень ласковый,

Теплый, прекрасный.

Все оживает,

Растет и добреет,

Время такое,

Что каждого греет.

Каждому шепчет

Весенние сказки,

Каждому дарит

Надежды и ласки.

1972

Травы

Вл. Солоухину

I

Моя трава не безъязыка,

Живут в ней сердце и душа.

Ее зеленая музыка

Всегда звенит в моих ушах.

Трава нежна, трава шелкова.

И на футболе, где азарт,

Зачем ты ходишь бестолково

И мнешь ее?! Вернись назад!

Трава от солнца изумрудна,

На ней роса, как зеркала.

Мне без травы на свете трудно,

Мне звон строки она дала!

Россия — поле, и равнина,

И бесконечно дальний луг.

На нем растет трава-трави́на,

Мы вместе, нет у нас разлук!

II

Трава моя милая и луговая,

Такая зеленая и удалая!

Трава моя тихая, робкая ночью,

Тебя в темноте узнавал я на ощупь.

Шинель подстилал

И с винтовкой ложился,

Был рад, что солдатской

Махоркой разжился.

Трава моя нежная,

Тоненький шелест,

Как преданно ты

Подо мной себя стелешь.

Как мягко сгибаешься,

Нежно лелеешь,

Как служишь солдату,

Себя не жалеешь!

Трава моя,

Мудрая книга эпохи,

Признайся, скажи мне,

О чем твои вздохи?!

1972

Чаепитие в Язвицах

Самовары на столах,

Семьи в сборах и в согласье,

У невест на рукавах

Петухи поют о счастье.

С блюдца пьют, как из реки,

Седовласые Гомеры,

Язвицкие старики,

Водохлебы, водомеры.

Двадцать чашек дед мой пьет,

Ухает болотной выпью.

Двадцать первую нальет,

Поглядит и тоже выпьет.

Десять чашек я могу,

Это мне пустяк, полдела.

Дом срублю на берегу,

Чтобы ты мне песни пела.

Чтоб ходила босиком

По сосновому настилу

И, шумя своим крылом,

Целовала с жару, с пылу.

Говорила бы: — Чаёк

Заварю тебе, Викторка! —

Сердце: ёк! Сердце: ёк!

Как заведенная моторка!

1972

Молдаваночка

Клаве Албу

Ты изящна, ты легка,

Взгляд серьезный и веселый.

Тяжелее облака

Те, что вовсе невесомы!

Чернозем твоих волос

Дышит нежностью и хмелем,

Ароматом чайных роз,

Майским месяцем апрелем.

Ты мелькаешь то в саду,

То под деревом орехом,

Вся в согласии, в ладу,

Вся наполненная смехом.

Вся звенящая, как зной,

Вся горячая, что лето,

Вся как замысел сквозной,

Как создание поэта.

Я с тобою рядом был,

Сердце в рельс тревожно било.

Не скажу, что полюбил,

Ну, а все же что-то было!

Чудо-возраст — двадцать лет.

Для него цветут вербены.

Молдаваночка, мой свет,

Погребены, Погребены!

1972

Унгены

— Унгены! Унгены!

         Унгены! Унгены!

Вагоны, колеса и рельсы поют.

Они догадались, что был я в Унгенах

И слышал, какие там песни поют.

Унгены — граница. Бок о бок румыны.

Унгены стоят в пограничной тиши.

Война превращала Унгены в руины,

А нынче Унгены опять хороши.

Тепло наступило. Созрела черешня.

Огурчики свежие — вот благодать!

Все правильно это, но мне интересно

Черешню унгенскую с дерева рвать.

Меня пригласила одна молдаванка,

В глазах у нее элегический блеск.

Черешни накушался я спозаранку,

Обнял на прощанье, сказал: — Мульцумеск!

Я шел вдоль садов, небольших огородов,

На мост подымался, глядел на вокзал.

«Да здравствует вечная дружба народов!» —

Из радиорупора кто-то сказал.

— Унгены! Унгены!

         Унгены! Унгены! —

Вагоны, колеса и рельсы поют.

Они догадались, что был я в Унгенах