Всю неделю Дик не брался ни за какую работу, а там настало опять воскресенье Он всегда ждал и боялся этого дня, но с тех пор, как рыжеволосая девушка написала с него этюд, чувство боязни или опасения преобладало даже над желанием.
Оказалось, что Мэзи совершенно пренебрегла его советом поработать над линиями и усовершенствовать свой рисунок. Она увлеклась какой-то нелепой идеей фантастической головки, и Дику большого труда стоило совладать с собой на этот раз.
— Что пользы советовать или наставлять! — заметил он довольно едко.
— Ах, да ведь это же будет картина, настоящая картина! И я знаю, что Ками позволит мне послать ее в салон. Ты ничего не имеешь против, не правда ли?
— Я полагаю, что нет. Но ты не успеешь написать ее к этому времени.
Мэзи слегка смутилась; она почувствовала даже некоторую неловкость.
— Мы поедем во Францию. Я здесь зарисую саму идею картины и разработаю ее уже у Ками.
У Дика замерло сердце, и в этот момент он был близок к чувству отвращения к «королеве, которая не может ошибаться».
«И когда я думал, что успел уже кое-что сделать для нее, убедить ее в необходимости работать серьезно, она снова гоняется за мотыльками, думает, что поймает успех на лету… Просто с ума можно сойти!» Возражать и разубеждать ее не было возможности, так как рыжеволосая все время находилась в мастерской, и Дик ограничился только одними укоризненными взглядами.
— Я очень сожалею, — сказал он, — и мне кажется, что ты делаешь большую ошибку, Мэзи. Но какова же идея этой твоей новой картины?
— Я почерпнула ее из книги.
— Это плохо; из книг не следует заимствовать сюжеты; их надо брать из жизни или из своей души.
— Она взяла эту идею из книги «Город страшной ночи», знаете вы ее? — сказала за ее плечом рыжеволосая.
— Немного. Я был не прав, в этой книге действительно есть картины. Какая же из них овладела ее фантазией?
— Описание меланхолии.
Поднять не в силах два ее крыла,
Опущенные вниз, как у орла.
Ее гордыни царственное бремя.
И далее (Мэзи, налей, душечка, чай!):
Ее чело хранит тоски печать,
У пояса ключи, простой наряд хозяйки
Тяжел, как вылитый из стали,
И груб ее башмак; он должен без устали
Давить все слабое и жалкое вокруг.
В голосе девушки звучал нескрываемый гнев и пренебрежительная лень. Дик поморщился.
— Но ведь эта картина уже написана неким небезызвестным художником, Дюрером, — сказал он, — как это гласит поэма:
Три века с половиной протекли,
С тех пор, как этот своенравный гений..
Ты бы могла с таким же успехом написать по-своему Гамлета — это будет напрасная трата и времени и труда.
— Нет, не будет! — резко и решительно возразила Мэзи, ставя со звоном чашки на стол. — Я напишу ее во что бы то ни стало! Неужели ты не чувствуешь, какая превосходная картина должна выйти из этого?
— Какая к черту может выйти картина, когда нет надлежащей подготовки! У любого дурака может появиться идея. Но надо умение, чтобы выполнить ее, нужна подготовка, убежденность, сознание своей силы, а не погоня за первой попавшейся идеей.
Дик говорил все это сквозь зубы.
— Ты не понимаешь! — сказала Мэзи. — Я убеждена, что я могу написать эту вещь.
Позади снова раздался раздражающий Дика голос рыжеволосой:
— Она работает и день, и ночь,
Душой болея, — без признанья.
Ей воля сильная одна должна помочь
В работу претворить страданья.
— Мне кажется, что Мэзи хочет воплотить самое себя в этой картине.
— Восседающей на троне из отвергнутых картин? Нет, этого я не сделаю, дорогая моя. Меня пленила эта идея сама по себе. Ты, конечно, не любитель фантастических головок, Дик, и я не думаю, чтобы ты мог написать что-нибудь в этом духе. Тебе нужны кровь, мясо и кости.
— Что ж, это вызов? Если ты думаешь, что можешь написать «Меланхолию», которая была бы не просто печальной женской головкой, а чем-то более осмысленным и глубоким, то я могу написать ее лучше тебя, и я это сделаю. Что ты, собственно, знаешь о меланхолии? — Дик был глубоко убежден, что в настоящий момент он переживал в душе чуть ли не три четверти всей наполняющей мир скорби.
— Она была женщина, — сказала Мэзи, — и она страдала так много, что даже утратила способность страдать больше того, и стала смеяться надо всем, и тогда я написала ее и послала в салон.
При этом рыжеволосая встала и смеясь вышла из комнаты. А Дик смотрел на Мэзи как-то униженно и безнадежно.
— Не будем говорить о картине, — сказал он. — Но неужели ты действительно хочешь уехать к Ками на месяц раньше обычного срока?
— Это необходимо, если я хочу успеть закончить картину для салона.
— И это все, что тебе нужно?
— Конечно. Не будь же глупым, Дик.
— Но у тебя нет того, что нужно, чтобы написать эту картину; у тебя только одни идеи; идея и немного дешевого порыва, вот и все! Каким образом ты могла проработать десять лет при таких условиях, я положительно не понимаю… Итак, решено, ты действительно хочешь уехать на месяц раньше?
— Я должна прежде всего думать о моей работе.
— Твоя работа!.. Э-эх! Ну, да я не это хотел сказать… Ты, конечно, права; ты должна прежде всего думать о своей работе, а я думаю, что на эту неделю с тобой прощусь…
