Собрание сочинений. Том 2. Отважные мореплаватели. Свет погас. История Бадалии Херодсфут - [32]

— Как вы думаете, можно ли сообщить ей об этом? Или, может быть, это обман?

— Какова могла бы быть цель обмана? — спросил, в свою очередь, доктор. — Наверное, это писал ваш сын!

В комнату вошла горничная-француженка:

— М-с Чейне просит вас сейчас же к ней: она беспокоится, что вам дурно! — сказала она.

Владелец тридцати миллионов покорно встал и последовал за Сюзанной. С верхней площадки лестницы послышался высокий женский голос:

— Что случилось?

Крик, вырвавшийся у м-с Чейне и пронесшийся по всей анфиладе комнат огромного дома, когда муж довольно неосторожно рассказал ей новость, не поддается описанию.

— Ничего, — успокаивающе сказал доктор секретарю. — Современная медицинская литература учит, что от радости не умирают!

Тотчас же было дано распоряжение по телеграфу, чтобы был приготовлен особый поезд для владельца железных дорог Чейне. Весть о выезде миллионера облетела все ветви железной дороги от Лос-Анджелеса до Бостона и Барстова, от Южной Каролины до Атчисона, Топеки, Санта-Фе и Чикаго, чтобы везде были готовы поезда, путь свободен, и частный экстренный вагон «Констанция», названный так в честь жены миллионера, мог как можно быстрее, без задержек и остановок, пролететь две тысячи триста пятьдесят миль. Пущено было в дело шестнадцать локомотивов, шестнадцать лучших машинистов и столько же кочегаров были экстренно призваны. Для перемены паровозов приказано было затрачивать не более двух с половиной минут, для возобновления запаса воды — три минуты и столько же — для запаса углем. «Распорядитесь, чтобы приготовлены были резервуары, потому что Гарвей Чейне спешит, спешит… спешит…» — неслось по телеграфным проводам. «Поезд должен идти со скоростью сорок миль в час. Расстелите ковер-самолет, чтобы пролететь пространство от Сан-Диего до Чикаго. Скорее! О, скорее!..»

— Жарко будет, — сказал Чейне жене, когда они в воскресенье утром выехали из Сан-Диего. — Мы поедем очень быстро, мамочка, как только можно быстро. Ну, зачем ты надела перчатки и шляпку? Лучше бы ты прилегла и приняла лекарство. Я бы предложил тебе сыграть партию в домино, но сегодня воскресенье!

— Мне хорошо, очень хорошо. Если я сниму шляпку, мне будет казаться, что я не в дороге и никогда не доеду до места!

— Попробуй заснуть, мамочка. Ты и не заметишь, как мы приедем в Чикаго!

— Но мы еще только в Бостоне. Ах! Прикажи им поторопиться!

Шестифунтовые двигатели отбивали такт, быстро мчась из Сан-Бернардино, через Могавские степи. Степь дышала раскаленным воздухом. Затем началась такая же знойная холмистая область. Повернули на восток, к реке Колорадо. Было томительно жарко. М-с Чейне лежала со льдом на голове. Дальше потянулись под раскаленным небом леса и каменоломни. Угольки, вылетавшие из трубы паровоза, стучали по крыше вагона. За бешено вертящимися колесами летел вихрь пыли. Запасная поездная прислуга сидела и ждала очереди. Чейне, не зная, куда деваться, пошел к этим простым людям, кочегарам и машинистам, и начал рассказывать им о своем сыне, которого считал погибшим, но который спасся. И они радовались вместе с ним и предлагали прибавить ходу. И поезд несся все с большей и с большей скоростью, пока, наконец, главный начальник движения не запротестовал против такой скорости, находя ее опасной.

А м-с Чейне лежала в своем вагоне-будуаре, слегка стонала и просила мужа приказать поторопиться. Вот уже пески и скалы Аризоны остались позади. Наконец, треск приводов зубчатых колес и визг тормозов возвестили о прибытии в Кулидж, место Континентального разветвления.

В Альбукерке поезд перевели в Глориетту; он прошел через Ратонский туннель и Додж-Сити. Здесь Чейне случайно попала в руки газета, в которой он прочитал известия о сыне. Какой-то репортер интервьюировал Гарвея. По его словам, это был действительно сын железнодорожного туза Чейне. Сообщение это несколько успокоило м-с Чейне, но она все продолжала просить доставить ее поскорее до цели путешествия. Как вихрь, пронеслись они мимо Никерсона, Топеки и Марселина. Теперь уже чаще стали попадаться на пути города и деревни. Они ехали среди более населенных мест.

— Я ничего не вижу на циферблате. У меня глаза болят. С какой скоростью едем мы теперь?

— Очень быстро. Быстрее и незачем: мы приехали бы слишком рано, и нам все равно пришлось бы ждать другого поезда!

— Мне все равно. Мне только приятно сознавать, что мы двигаемся вперед. Сядь и говори мне, сколько миль мы проезжаем!

Чейне сел и стал считать мили по мере того, как они продвигались вперед. Локомотив жужжал, как гигантская пчела, и мчался вперед. А м-с Чейне все еще находила, что они едут недостаточно быстро. Был август месяц. В вагоне было жарко и душно. Часовые стрелки, казалось, не двигались. Ах! Когда же наконец они будут в Чикаго?

После сильного волнения у большинства людей, особенно же у мальчиков, появляется аппетит. Они спустили шторы и устроили пир по случаю возвращения блудного сына, наслаждались своим счастьем, в то время как поезда с шумом и свистом проносились мимо них. Гарвей пил, ел и без умолку говорил, рассказывая о своих приключениях. Когда одна из его рук оказывалась свободной, мать брала ее и нежно гладила. Голос Гарвея возмужал от жизни на воздухе. Руки у него стали жесткие и грубые. От его синей куртки и резиновых сапог пахло треской.