Собрание сочинений. Том 1. Второе распятие Христа. Антихрист. Пьесы и рассказы (1901-1917) - [163]
На палубе «Димитрия Донского» Гликерия Антоновна угощала чаем Златорунова.
Весеннее солнце блестело на ярко-белой краске заново выкрашенного парохода. Нежная зелень левого берега Волги полоской окаймляла тихую гладь далёкого разлива. Пароход шёл ближе к правому утёсистому берегу, и прохладная тень иногда мягко покрывала палубу.
Белая скатерть, белые чайники, яркое весеннее небо, серебристая, прозрачная даль – всё было такое новое, праздничное.
Гликерия Антоновна звала своего будущего зятя Доримедонтом, он её – маменькой.
Они пили чай молча, изредка перекидываясь словами.
– Две коровы у нас, – говорила Гликерия Антоновна, – три было зимой, одна сдохла. Сено дешёвое. Ты чем у отца занимался?
– В учении больше…
Помолчали. Пароход повернул к левому берегу. Подул ветер и загнул полу чёрного сюртука Златорунова – подкладка была светло-коричневого цвета. Он быстро поставил на стол блюдечко с чаем и поправил полу сюртука. Но Гликерия Антоновна бесцеремонно отогнула снова и спросила:
– Что это у тебя?
– Ситец, маменька…
– Чёрные сюртуки на ситцах не делаются, – внушительно сказала Гликерия Антоновна.
– Папенька говорит – всё равно не видно.
– Глупо! Ветер – и видно.
– Это нечаянно, маменька, я всегда коленкой держу.
И он осторожно снова поправил сюртук.
Гликерия Антоновна взяла сразу оба чайника и налила сначала себе, потом зятю.
– Премного благодарен, маменька…
– Пей.
– Тяжеленько будет.
– Глупости.
Златорунов покорно стал пить. Гликерия Антоновна старательно откусывала маленький кусочек сахара крепкими передними зубами. Молчали долго. Златорунов кончил стакан, повернул его кверху дном и отодвинул от себя. Робко покосился он на Гликерию Антоновну и завозился на скамейке. Видимо, ему хотелось сказать что-то, но он не решался. Наконец, собравшись с духом, начал:
– Я вас… спросить хотел… маменька… – и остановился, дрожащими красными руками перебирая скатерть.
– Ну? – не глядя на него, спросила Гликерия Антоновна.
– А что, дочка ваша… не больно на вас похожа?..
И он от смущения не знал, куда девать свои красные руки. Гликерия Антоновна молча продолжала пить чай. Потом поставила стакан на стол, бросила маленький кусочек сахара назад в сахарницу и сказала:
– Увидишь.
– А потом ещё вот что, маменька, – смелее продолжал Златорунов, – если Лизанька не того… вообще не поладим… можно другую сестру…
– Не дури! Сначала старшую отдают – потом младшую.
Златорунов вздохнул и поник головой.
– Скоро пристань, собирайся, – сказала ему Гликерия Антоновна и стала собирать со стола.
В селе Крутояр в маленьком доме псаломщика ждали Гликерию Антоновну к вечеру. Все дочери знали, зачем она поехала в город, и только не знали: сейчас она привезёт будущего мужа Лизаньки или приедет одна, а тот после.
Лизанька и следующая по старшинству сестра Настя сидели у окна и разговаривали.
Обе они совершенно не походили на мать.
У Лизаньки были мягкие золотистые волосы, тихие голубые глаза, и когда она улыбалась, лицо казалось совсем детским.
Настя, напротив, была смуглая, с яркими белыми зубами, высокая, полная, смешливая.
– Скоро твоего красавца привезут, – смеялась Настя.
– Очень мне нужен он!
– А что? Разве не надоела маменька?
– Маменька тут же останется.
– Всё с мужем лучше.
– Не хочу я, – грустно сказала Лизанька.
– А ты брось робеть-то.
– Да я не робею – а не хочу…
– Какой он будет? Чёрный, наверное. Я бы чёрного хотела. А ты?
Лизанька улыбнулась:
– Всё равно. Я и не думаю об нём вовсе. Привезут, и ладно.
– А ты думай.
– Не думается.
– Тебя выдадут – за мной очередь. У! Я долго разговаривать не стану: сама найду.
– Где найдёшь-то?
– Я уж всё обдумала.
– Ну! – удивилась Лизанька.
– Ей-богу. Летом отпрошусь в город с о. Василием и найду.
– Где же найдёшь-то?
Настя рукой махнула:
– Где хочешь найду!
– Глупости говоришь. Надо самовар ставить. Скоро маменька.
– Я сейчас, – спохватилась Настя и быстро убежала в кухню.
Лизанька высунулась в окно, посмотрела в даль улицы – не видно ли. Нет, не едут ещё. По улице только что прогнали стадо, и пыль тёмной, тяжёлой полосой колышется в воздухе. В соседнем саду яблони цветут – теперь на закате цветы кажутся тёмно-розовы ми. Скворцы поют. У о. Василия играют на фисгармонии.
Лизанька не думает о женихе, но ей грустно и страшно чего-то сегодня целый день. Она уже давно знает, что её выдадут замуж за псаломщика, которого назначат вместо отца и который должен будет кормить их семью. И она вовсе не противится этому. Раз так надо – как же быть-то? Но почему-то, когда сегодня утром купались и Настя разделась раньше её, бросилась в реку и со смехом стала брызгаться холодной водой, и Лизанька, чтобы не так было холодно, скорей сама сошла в свежую, весеннюю воду, только сверху нагретую солнцем, доплыла до Насти, но вдруг почувствовала, что хочется ей плакать, и, чтобы скрыть слёзы, быстро поплыла к берегу и, дрожа мелкою дрожью, начала одеваться.
– Ты что? – кричала Настя. – Разве холодно?
Но Лизанька не могла выговорить ни слова – притворилась, что не слышит.
И весь день так.
Увидит, как чёрно-стальные скворцы, блестя на солнце, расхаживают по молодой траве, как яблони распускаются, посмотрит на небо, на ярко-белые, пушистые облака – и плакать ей хочется, и на глазах у неё слёзы.
Произведение написано в начале 20-го века. В дореволюционную Россию является Христос с проповедью Евангелия. Он исцеляет расслабленных, воскрешает мёртвых, опрокидывает в храмах столы, на которых торгуют свечами. Часть народа принимает его, а другая часть во главе со священниками и церковными старостами — гонит. Дело доходит до митрополита Московского, тот созывает экстренное собрание столичного духовенства, Христа называют жидом, бунтарём и анархистом. Не имея власти самому судить проповедника, митрополит обращается к генерал-губернатору с просьбой арестовать и судить бродячего пророка.
По благословению Патриарха Московского и всея Руси АЛЕКСИЯ II Ни в одном угоднике Божием так не воплощается дух нашего православия, как в образе убогого Серафима, молитвенника, постника, умиленного, всегда радостного, всех утешающего, всем прощающего старца всея Руси.
Книга «Диалоги» была написана протоиереем Валентином Свенцицким в 1928 году в сибирской ссылке. Все годы советской власти эту книгу верующие передавали друг другу в рукописных списках. Под впечатлением от этой книги многие избрали жизнь во Христе, а некоторые даже стали священниками.
«…Никогда ещё Розанов не высказывался о «метафизике христианства» с такой определённой ненавистью. Книга замечательная. Здесь однобокость и ложь доведены до последних пределов. Но, несмотря на эту однобокость и ложь, одно из самых больных мест в официальной церкви (не в христианстве) вскрыто с поразительной глубиной…».
«Ждали «забастовщиков»…Ещё с вечера сотня казаков расположилась на опушке леса, мимо которого должны были идти рабочие «снимать» соседнюю фабрику.Ночь была тёмная, сырая. Время ползло медленно. Казалось, небо стало навсегда тяжёлым и чёрным, – никогда на него не взойдёт тёплое, яркое солнце…».