Собрание сочинений. Том 1. Второе распятие Христа. Антихрист. Пьесы и рассказы (1901-1917) - [161]
Руки не двигаются. Ноги не двигаются.
– Тону!.. Тону!.. Тону!..
Вода мчится яростно, то выбрасывает, то закрывает седую голову Еремеича. Под ним глубина не меньше десяти сажен, самая средина Волги, а там дно…
В глаза его блеснул огонь костра под песчаным буруном. Теперь он поравнялся с рыбацким станом. Его теченьем вернуло назад к тому месту, от которого он отъехал. И Еремеич вздохнул всей грудью, жадно глотнул воздуху сколько только мог, поднялся над водой ниже груди и странным, не своим голосом хрипло и отрывочно закричал:
– Ай… Ай… Ай!..
И снова скрылся в воде. Хотел подняться. Ещё глотнуть воздуха… и не мог…
Андрей Прокофьич слышал этот крик. Быстро пошёл на берег. Прислушался. Всё было тихо. Вернулся к костру и растолкал спящего Гришку.
– Гришка, а Гришка, Еремеич тонет…
– Ну!
– Правда.
Гришка быстро встал. И оба они молча пошли к лодкам. Долго слушали, как свистел ветер и бились о берег волны.
– Не слышно, – тихо сказал Гришка.
– Верно, потоп, – серьёзно сказал и Андрей Прокофьич. И оба они медленно пошли к костру.
На заре туманной юности
В приёмной владыки Варсонофия было особенно много народа. Несколько сельских священников, старичок дьякон с распухшей щекой, приехавший хлопотать о переводе в другой приход; ближе к прихожей испуганно жалась целая толпа безусых молодых людей, кандидатов в псаломщики, и среди них сухая, костлявая, необыкновенно прямая женщина с плоским скуластым лицом – Гликерия Антоновна Крестовоздвиженская, вдова псаломщика села Крутояр. У самых дверей в архиерейские покои сидел в креслах высокий, худой архимандрит Досифей и рядом с ним толстый, налитой весь, с красной лысиной, член консистории протоиерей Урбанов, в ослепительно-яркой голубой рясе.
Среди просителей сновал бесшумно, точно ныряя, маленький человек в грязном крахмальном воротничке и длинных узких манжетах, взъерошенный, с слипшимися от помады мочальными жидкими волосиками и узкими глазками неуловимого цвета.
Тихонечко подошёл он и к Гликерии Антоновне и, нагнувшись одной шеей, отчего на спине широкий чёрный сюртук вздулся горбом, зашептал:
– По какому делу?.. местечко?.. Владыке приватно можно было бы доложить?..
Но костлявая Гликерия Антоновна энергично сжала свои тонкие губы и вежливо, но весьма внушительно проговорила:
– Благодарствуйте.
Вихрастый господин вскинул на неё глазки и, не разгибая шеи, стушевался в толпе безусых молодых людей.
Просителей пускали по одному. Массивная дверь медленно растворялась, и сдержанный говор и вздохи в приёмной замирали.
Первым пошёл к владыке архимандрит Досифей. Через несколько минут туда же позвали протоиерея Урбанова. Он встал и, с необычайной для своего грузного тела лёгкостью, поплыл, мягко колыхаясь и шурша голубой рясой, в архиерейские покои. С его уходом, казалось, в комнате даже несколько потемнело. А просители как один человек напряжённо уставились на захлопнувшуюся дверь.
Только одна Гликерия Антоновна не обращала на происходящее ни малейшего внимания и сидела по-прежнему степенно, сложив «крестиком» жёлтые, угловатые руки и изредка бросая окружавшим её молодым людям деловые вопросы.
– Из духовного выгнали? – спрашивала она своего соседа, с опухшими веками и влажными, толстыми губами.
Сосед, несколько ошеломлённый прямотой вопроса, беспомощно переминался на стуле, обтирал губы рукой и конфузливо отвечал:
– Батюшка взяли… по случаю неспособности…
– Пьёшь? – резала Гликерия Антоновна.
– Выпиваю…
– Сколько выпиваешь?
Сосед пыхтел и угрюмо взглядывал на свою мучительницу.
– По-разному, – бормотал он.
– Бутылку выпьешь? – наступала безжалостная Гликерия Антоновна.
– Выпью…
– И больше?
– И больше… – совсем убитым голосом говорил сосед.
Тогда она принималась за другого, круглолицего, с круглыми бледно-голубыми глазами и круглым, маленьким, вздёрнутым носом.
– Тоже выгнали?
– Нет, окончил-с…
– Водку любишь?
– Пристрастия особого не имею… в дни табельные и воскресные, конечно, разрешаю… особливо в компании, и ли примерно – с…
– Пьяный дерёшься? – перебила его Гликерия Антоновна.
– Пою-с…
– Чего поешь?
– Разное… Духовные и особливо светские… «Василёчек» и другие…
– Фамилия?
– Гибралтаров-с…
Но дошла очередь и до Гликерии Антоновны – её позвали к владыке. Она быстро встала и так же прямо, как и сидела, резко топая каблуками, прошла через всю приёмную.
Владыка Варсонофий сидел в широком кожаном кресле. При входе просительницы он встал, привычным жестом благословил жёлтые, большие руки, сложенные чашечкой, и вопросительно уставился в плоское, широкое лицо Гликерии Антоновны своими добрыми близорукими глазами.
– О чём?
– Гликерия Антоновна Крестовоздвиженская, вдова псаломщика села Крутояр, о замужестве своих дочерей, – отчеканила Гликерия Антоновна.
– Да-да, помню… писал мне о. Василий… помню… Как же быть-то? – развёл руками владыко.
– Укажите жениха, ваше преосвященство, и назначьте на место покойного мужа моего.
Владыка снова развёл руками и улыбнулся:
– Выходит, значит, сватом мне быть?
– Сама найду.
Владыка совсем рассмеялся:
– Похвально, похвально!.. Сколько всех-то?
– Шесть.
Владыка покачал головой и вздохнул:
– Цифра не малая… Что ж, будь по твоему: выбирай жениха, сегодня их понаехало, я чай, видимо-невидимо, все на места просятся… А как выберешь, ко мне приходи – назначу в Крутояр. Живите с Богом. Шесть душ прокормить нелегко. Шутка сказать. Отчего муж-то помер? – спросил владыка, снова благословляя её широким крестом.
Произведение написано в начале 20-го века. В дореволюционную Россию является Христос с проповедью Евангелия. Он исцеляет расслабленных, воскрешает мёртвых, опрокидывает в храмах столы, на которых торгуют свечами. Часть народа принимает его, а другая часть во главе со священниками и церковными старостами — гонит. Дело доходит до митрополита Московского, тот созывает экстренное собрание столичного духовенства, Христа называют жидом, бунтарём и анархистом. Не имея власти самому судить проповедника, митрополит обращается к генерал-губернатору с просьбой арестовать и судить бродячего пророка.
По благословению Патриарха Московского и всея Руси АЛЕКСИЯ II Ни в одном угоднике Божием так не воплощается дух нашего православия, как в образе убогого Серафима, молитвенника, постника, умиленного, всегда радостного, всех утешающего, всем прощающего старца всея Руси.
Книга «Диалоги» была написана протоиереем Валентином Свенцицким в 1928 году в сибирской ссылке. Все годы советской власти эту книгу верующие передавали друг другу в рукописных списках. Под впечатлением от этой книги многие избрали жизнь во Христе, а некоторые даже стали священниками.
«…Никогда ещё Розанов не высказывался о «метафизике христианства» с такой определённой ненавистью. Книга замечательная. Здесь однобокость и ложь доведены до последних пределов. Но, несмотря на эту однобокость и ложь, одно из самых больных мест в официальной церкви (не в христианстве) вскрыто с поразительной глубиной…».
«Ждали «забастовщиков»…Ещё с вечера сотня казаков расположилась на опушке леса, мимо которого должны были идти рабочие «снимать» соседнюю фабрику.Ночь была тёмная, сырая. Время ползло медленно. Казалось, небо стало навсегда тяжёлым и чёрным, – никогда на него не взойдёт тёплое, яркое солнце…».