Собрание сочинений. Том 1. Стихотворения - [38]

Отличаю малиновый светлый огонь.

Подойду, осторожно рукою дотронусь.

И услышу мольбу: «Не губи и не тронь!

Я цвету!» Это значит, что лето в разгаре,

В ожидании благостных ливней и гроз,

Что луга еще косам стальным не раздали

Травяной изумруд в скатном жемчуге рос.

Он горит, иван-чай, полыхает, бушует,

Повторяет нежнейшие краски зари.

Посмотри, восхитись, новоявленный Шуберт,

И земле музыкальный момент подари!

1960

* * *

Здравствуй, лес, мое шумное детище!

Что ты прячешь, скажи, под полой?

Протяни ко мне ветви и ветвищи,

А не трудно — склонись головой.

Положи свои лапы мне на плечи,

Нам не знать, что такое вражда.

Тихо вырони капли и каплищи

Ночевавшего в листьях дождя.

Понимаю тебя, если, дрогнувши,

Ты кричишь своему палачу:

— Затушите преступное огнище,

Черным углищем быть не хочу!

Я люблю твои тонкие иглища,

Твой сосновый и терпкий настой,

Шаловливые гульбища, игрища

Ветра буйного с легкой листвой.

Если скажут, что лес — это веники,

Ты на это, мой друг, не гляди,

Подымай в высоту муравейники,

Глубже в землю корнями иди!

1960

Красота

Красота страшней кинжала,

Злее жулика в кустах.

У нее такое жало,

Что укус змеи — пустяк!

У нее глаза, как бритвы,

Как ножи, как лемеха.

Что бессилие молитвы

Перед вызовом греха?!

Берегитесь, братцы, беса,

Арендующего ад!

Безопасней возле ГЭСа,

С миллионом киловатт!

Тут смертельно, но не очень,

Ток запрятан в провода,

Красота же — ловкий ловчий,

Души ловит в невода.

Сортирует, солит, вялит,

Прячет в бочках и в торфу

И таких гигантов валит,

Что и Петр Великий — тьфу!

1960

Едет ветер

Едет ветер на бешеной тройке,

Кони ржут и поводья рвут,

Он бы мог и быстрее, но стройки,

Трубы фабрик ему не дают.

Даже степью не разбежишься,

Ни иртышскою, ни донской,

То амбары, то общежитья,

То пшеница кричат ему:

            — Стой!

То заборы мешают, то доски,

То промышленные штабеля.

Вдруг он врезался где-то в Подольске

В белый-белый косяк белья.

Натянулись до звона веревки,

Чье-то платье слетело к ногам.

Закричали сороки-воровки:

— Что ты делаешь, хулиган?

Ветер на землю спрыгнул, опешил,

Оробел, взял коней под уздцы:

— Кто белье это, граждане, вешал?

Выходите ругаться, жильцы!

В ожидании поединка

Ветер встал, головою поник.

Удивительная блондинка

Во дворе перед ним стоит.

— Озорство тебе я прощаю! —

И сияет от доброты. —

Что попадало, перестираю,

А сушить, извини, будешь ты!

— С удовольствием, ненагляда!—

Отвечает ей ветер в упор.

И ресницы вдруг стали преградой

Выше самых высоких гор.

Перед взглядом ее окаянным,

Перед вьющейся силой кудрей

Ветер сделался постоянным

И сказал: — Распрягаю коней!

1960

* * *

Девушка, как цапля в целлофане,

Мокнет на трамвайной остановке.

Пристает к ней мелкий-мелкий дождик,

А она не сердится нисколько!

Сквозь туман окраины рабочей

Движутся стальные донкихоты,

Башенные краны к ней шагают:

— Мы тебя проводим, дорогая! —

И идут! И хвастаются оба:

— Этот дом высотный я построил!

— Этот Дом культуры я закончил! —

Девушка смеется:

         — Вы прекрасны! —

А сама ныряет в переулок,

Умоляя:

    — Дальше не ходите! —

И стоят два башенные крана,

Как вдовцы. А девушка шагает

Через мелкий-мелкий дождик.

Светится фигура в целлофане,

Светится дождинки на ресницах,

Светится невинная душа!

1960

Пушкинский бульвар

Выхожу я утром рано

Да на Пушкинский бульвар.

Там сидят два ветерана.

Я пройдусь — ведь я не стар.

Мне еще не мемуары

В тихой комнате писать.

Мне про шумные бульвары,

Про живое рассказать.

Весь бульвар — собранье красок.

И на нем в такую рань

Демонстрации колясок,

Мамок, бабушек и нянь.

Человечество катают,

Кормят кашей, молоком.

В долг дают ему и знают,

Что оно отдаст потом.

Всходит красная гребенка,

Словно солнце в волосах,

Молодая мать ребенка

Подымает на руках.

Соской тешится мечтатель,

Сам зрачками даль сверлит.

Там, как главный воспитатель,

Пушкин бронзовый стоит.

1960

Ветер в ладонях

Родина

Милая родина!

Зори закатные,

Мачты высокие,

Голос турбин.

В золото осени

Ярко вплетаются

Флаги пунцовые,

Грозди рябин.

Я узнаю тебя

В голосе диктора,

В лязге лебедок,

Морских якорей,

В атомной станции,

В запуске спутников,

В реве пропеллеров,

В шуме морей!

Ты вдохновенная,

Ты несравненная

В шаге, в заплыве,

В размахе крыла.

Ты — это самые

Скорые скорости,

Ты — это самые

Новые новости,

Самые лучшие

В мире дела.

Ты — это счастье

Народов безбрежное!

Ты — это самая

Светлая жизнь,

Ты от Памира с Камчаткой

До Мурманска

Вся устремленная,

Буйная, бурная,

Вся как могучий

Порыв в коммунизм!

1960

* * *

Почему не поют орлы

И веселыми не бывают?

Или им очень видно с горы

И они больше нашего знают?

Иль у них недоразвит слух?

Иль природа их скована сплином?

Или совесть преследует пух,

Окровавленный клювом орлиным?

Что поделаешь — не поют!

Ни по праздникам, ни по будням.

Только клекот стальной издают,

Как положено душегубам!

1960

* * *

Манит меня самое малое —

Не моря, не большой перелет,—

Лес, малина, брусника алая

И деревня, где мама живет.

Там, как женщина незамужняя,

Разнаряжена наша изба,

Под князьком деревянное кружево,

Удивительная резьба.

Там антенны и телевизоры,

Мотоциклы и даже авто.

Ходят улицей две дивизии,

И одна из них в женских пальто!

Там дымки завиваются в кольчики,

Блещут косы в мужских руках,

Там завязаны белые кончики

На бывалых, старинных платках.

Там над сельскими сеновалами

Месяц круто подкову гнет.