Собрание сочинений. Том 1. Стихотворения - [32]

А почва — подзол и пески.

— Ты чем занимаешься, парень?

                — Я слесарь,

Моя специальность — тиски.

Веснушки сидят на носу, как заклепки,

Как рыжики в чаще осин.

— Ты чем там стучишь?

           — Это туфли в коробке,

Мамане!

    — Хороший ты сын!

— Гляди! Человека видней со сторонки! —

Смеется с лукавинкой он.

— Ну, матери туфли, а что же сестренке?

— Сестренке? Сестренке — нейлон!

Он встал у подсолнухов, рыжий и робкий,

Глазами нацелился вдаль.

Признался: — У нас разговор был короткий.

Ну, что же, расходимся? Жаль!

Он машет рукой и кричит: — До свиданья! —

А губы улыбку лучат.

— Я выйду с гармошкой, услышишь страданья,

Приди поглядеть на девчат!

Я видел его. Примостившись на бревнах,

Он пальцами жал на басы.

Кружились двенадцать девчонок влюбленных,

Посматривая на часы.

Потом все гулянье делилось на пары,

Но это еще не конец,

Как гром, в тишине раздавались удары

Союз заключивших сердец.

Я видел: где клонится ива вдовою,

Росу собирая в подол,

Мой слесарь гармошку держал под полою

И девушку бережно вел.

Плыл месяц, ленивостью летнею млея,

Чтоб сельскую тишь сторожить.

Мне было той ночью грустнее, милее,

Печальней и радостней жить.

1959

Полети, моя мысль!

Полети, моя мысль,

На простор голубой,

Чтоб небесная высь

Подружилась с тобой!

Полети, моя мысль,

На цветущую рожь,

Чтобы после полей

Тебе крепче спалось!

Чтобы утром опять,

И свежа и вольна,

Ты в ущелье, в горах

Догоняла орла.

Чтобы крылья твои

Не подрезал никто,

Чтоб леталось тебе

Высоко-высоко!

1959

Я влюблен

Лето — мята,

Лето — лен.

Я-то, я-то,

Я — влюблен!

В это поле

И межу,

Где по клеверу

Хожу.

В эти сосны

И кряжи,

В даль, в дороги,

В гаражи.

В пенье

Медных проводов,

В перспективу

Городов.

В фонари,

В подземный гул,

В широту

Рязанских скул.

В звонкий голос

Топоров,

В сытый рев

Степных коров.

Лето — мята,

Лето — лен.

Я-то, я-то,

Я — влюблен!

1959

* * *

Вновь весна зашумела за рамами

Чернокрылой грачиной гурьбой.

ЖИЛ и УМЕР — два слова на мраморе

Под любой человечьей судьбой.

Но преследует не обреченность,

Не печальная боль телеграмм —

Сатанинская увлеченность

И пристрастье к любимым делам.

Я на улицу сельскую вышел.

Там, где судят про пашню и хлеб,

Вдруг такое словечко услышал,

Что душою и телом окреп.

Пусть я рухну, и руки раскину,

И земля прикоснется к губам,

Как наследство великое, сыну

Я свою жажду жить передам!

1959

* * *

Поэзия, ты та же пашня

С потребной глубиной пласта.

И для тебя всегда опасна

Поверхностная пахота.

Поэзия! Ты громовержец,

Оратор с огненным копьем.

Ничем, ничем тебя не сдержишь,

Когда ты целишься огнем.

Поэт! И ты подобен грому.

Но если пламень не велик,

Не дай слететь пустому слову.

Останься нем! Замкни язык!

1959

Кружевницы

Раньше думали: воля господа

Управляет усильем ума.

С этим девушка вологодская

Не согласна: она сама!

— Как зовут тебя, девушка? —

              — Августа.

Вот уж год я в артели плету. —

Друг мой северный,

          слушай и радуйся,

Здесь коклюшки поют на лету.

За ресницами очи серые,

Неожиданные, как весть.

Сколько в них милой скромности Севера,

Целомудрия здешних мест!

Мастерская наполнена гомоном —

Кружева, кружева, кружева.

Цех не очень-то важный, не доменный,

Но и в нем память предков жива.

Замечательное плетение!

Открывается мир чудес,

Это, собственно, изобретение,

Мастерство кружевных поэтесс.

В стекла окон стучатся синицы,

Говорят за мембраною рам:

— Не забудьте о нас, кружевницы,

Дайте место в узорах и нам!

1959

Тишина

Мне иногда мешает тишина

Уснувшего квартала городского.

Она привычной жизни лишена,

В ней нет гудков и говора людского.

Я шум люблю! Мостов тяжелый грохот

Меня, как песня, радует в горах,

Мне нравится воды зеленый хохот,

Когда она дробится на камнях.

Мне по душе подземный гул вулканов,

Качающий гранитные хребты.

Я не люблю молчанья истуканов,

Меня страшат их каменные рты.

Мне нравятся шумящие вершины

В глухую ночь, в двенадцатом часу.

Как ни свирепствуй ветер — матерщины

Ты не услышишь ни в одном лесу.

Проснись, веселый шум планеты,

За раннее побу́женье прости.

И в автоматы первые монеты

Для разговоров ранних опусти.

Я умолкаю. Тишина уходит.

Звенит заря, как утренний трамвай.

И за домами солнышко восходит,

И плещут волны у железных свай.

1959

Пшеничная царевна

Я ехал степью, узнавая

Ее приметы и черты,

И то и дело грузовая

Стелила рыжие холсты.

И вдруг, как тонкая лозинка,

Непогрешима и чиста,

Перед машиною возникла

И молодость и красота.

Шофер остановил: — Садитесь!

Чего пылиться на шляху?

Она ему: — Спасибо, витязь! —

Один прыжок — и наверху.

Привычно громоздясь над грузами,

Облокотясь на инвентарь,

Она сидела в пыльном кузове

С не меньшей важностью, чем царь.

Глаза — весенние проталины,

Ресницы — золотой ранет.

Они особенные, Танины,

Других таких на свете нет.

Лицо открытое и честное,

Хоть глину в руки — и лепи!

— Вы из Москвы сюда?

           — Я местная.

Отец и мать живут в степи.

Залатан локоток старательно

На синей кофточке ее.

Какие свежие царапины.

Какое колкое жнивье!

И вот она мне расставанье

Пролепетала милым ртом,

И косы — спелость восковая —

Вдруг зазвенели за бортом.

Она была милее вымысла.

Пшеничный, бронзовый массив

Рукой раздвинула и скрылася.

Как был уход ее красив!

Шофер, крутя свою баранку,

Хитро подмигивал глазком.

— Ну, как вам наша лаборантка? —

Пытал ехидным голоском.