Собрание сочинений. Т. 5. Буря. Рассказы - [148]

Наступило тягостное молчание. Наконец, мать взглянула на стенные часы — до конца года оставалось полчаса. Вздохнув, она встала и зажгла свечи. В комнате сразу стало светлее. Черный кот проснулся, зевнул и спрыгнул с колен слепого. Но пробудившиеся воспоминания уже не давали людям покоя. Они опять заговорили о Мартине.

— У Мартина была привычка, — сказала мать, — незадолго до наступления Нового года незаметно выскользнуть из комнаты, а затем неслышно подойти к дверям. Тогда он трубил: «Ту-ту-ту!» — и спрашивал, ожидаем ли мы Новый год — он уже пришел…

— Да, и он тогда повязывал голову твоим клетчатым платком и красил щеки красной бумагой, чтобы его не узнали… — заметил отец. — И в самом деле, каким он казался смешным в своих штанишках и курточке, с головой, повязанной женским платком. Мы каждый раз очень смеялись.

— А голос он всегда изменял, — улыбнулся слепой. — Говорил сердито и грубо, как бужа, который пришел путать маленьких детей.

— Он однажды и в самом деле напугал тебя, — вспомнила мать.

— Тогда я еще был маленький.

— Вы оба были маленькими, — сказала мать.

Отец вдруг стал прислушиваться.

— Нет ли там кого за окном? — спросил он. — Мне показалось, что мелькнуло чье-то лицо.

— Это тебе показалось, — ответила мать. — Кому сюда прийти?

Отец все же встал и подошел к окну. Но снаружи было тихо и никого не было видно.

Стенные часы однообразно тикали. Трещала загоревшаяся хвоя, когда огонек свечи дотягивался до верхней ветки. Семейство притихло, погрузившись в воспоминания прошлого. Но как печальны были эти воспоминания, как мрачна окружающая их действительность без каких бы то ни было надежд! Одинокие и покорные своей судьбе, они ожидали полночи.

Вдруг за окном действительно послышались шаги. Тяжело и уверенно заскрипели они по замерзшей земле, приблизились к двери и смолкли. И вслед за тем все услышали импровизированный звук рожка.

«Ту-ту-ту!» — трубил кто-то, приложив ко рту ладони. Потом опять, теперь уже ближе и отчетливее, раздались шаги, и сильные удары в дверь отозвались далеким эхом в болоте. Измененным, грубым голосом кто-то сказал:

— Вы ожидаете Новый год? Вы бодрствуете и готовы принять его подарки? Я прибыл с новым счастьем и новыми судьбами. Открывайте дверь и встречайте меня.

В комнате слышалось только тяжелое, взволнованное дыхание трех человек. Знакомые слова, голос, звучавший только в воспоминаниях далекого прошлого, воскрес после долгих, долгих лет с такой точностью, что они не осмеливались поверить своим ушам: происходило ли это на самом деле, или это был сон, галлюцинация слуха, которая иногда случается с усталыми людьми. Неужели это лишь жестокая шутка? Кто мог так зло шутить?

Потрясенные и взволнованные, они не в силах были произнести ни слова. Мать, закрыв лицо уголком передника, начала всхлипывать, отец мрачно нахмурился.

— Отец… — побледнев, прошептал слепой охрипшим голосом. — Иди посмотри, что там.

Отец вздохнул и направился к дверям. Слепой почувствовал струю холодного, морозного воздуха, ворвавшуюся в открытую дверь.

Незнакомый путник вошел в комнату. Сняв кепку, он стоял у дверей в пальто, покрытом снегом, в сапогах, сразу запотевших в тепле комнаты. Он смотрел то на одного, то на другого. Неприкрытая нужда, выглядывавшая отовсюду, догорающие свечи на ветвях, боль и недоверие, отразившиеся на лицах этих людей, глубоко взволновали его.

— Неужели… неужели вы меня не узнаете? — подавленно спросил он. — Ведь это я. Видите, пришел, чтобы сдержать слово. Мать, получай свой пестрый шелковый платок, а тебе, отец, трубка из морской пенки. Вот бенгальский огонь для Юрия. Ты увидишь, как здорово он горит, разбрасывая искры; если хочешь, я зажгу сейчас одну палочку. Ну, скажите, ведь я ничего не забыл?

Вдруг он почувствовал, что не может больше продолжать эту веселую болтовню… Губы его задрожали, глаза застлало туманом, и он не мог произнести ни слова.

В избушке раздался крик, вырвавшийся одновременно у всех троих:

— Мартин, это ты?! — И шесть рук, жаждавших его обнять, протянулись навстречу.

Потом они сидели до самого утра и слушали рассказ Мартина — о том, как он перед выходом «Альбатроса» в море оставил корабль и благодаря этому не утонул вместе со старой баркентиной; о том, как он скитался из одной страны в другую, долго томился без работы — там, за океаном, и, наконец, с пустым сердцем и пустыми карманами, вернулся на родину. Шарф, трубка, бенгальский огонь — все это у него хранилось уже несколько лет, и, кроме этого, почти ничего он и не привез. А когда заговорили о будущем, отец как бы мимоходом заметил:

— Ты еще молодой и сильный. У мельника Гаркална недавно умер батрак. Может, попытать счастья?.. Не исключено, что Гаркали примет тебя на работу.

— Да, конечно… — задумчиво отозвался Мартин. — Не исключено, что Гаркалн даст работу… Придется завтра сходить к нему.

«Вот оно — новое счастье… — думал он. — Батрак у Гаркална. Везде и всегда одно и то же. Стоило ли из-за этого объехать почти весь мир?»

За исключением одной великой страны — там, на востоке, куда ему не суждено было попасть, — богатые люди одинаково угнетали и грабили бедных, это он теперь хорошо знал, и, чтобы убедиться в этом, стоило, пожалуй, объехать мир.