Собрание сочинений. Т. 3. Буря - [148]

— Густ приехал! Густ идет!

Отложив в сторону топор, заинтересованный Закис посмотрел на сынишку.

— Что случилось, Янцис? От кого ты бежишь?

Янцис бросился к отцу и, еле переводя дух, скороговоркой выпалил:

— Вовсе я не бегу. Прибежал только сказать, что Густ…

— Слышишь, мать? — крикнул Закис. — Заводи тесто, лепешки печь. Сегодня одним едоком будет больше.

Вытирая руки о передник, из хибарки вышла Закиене. Меньшой мальчуган держался за ее юбку и что-то лепетал на своем детском наречии.

— Какие еще лепешки? — переспросила Закиене.

— Янцис говорит, Густ приехал.

— Я первый увидел. Во-он где он идет. Я только прибежал сказать. Мирдза, а ты почему бросила коров?

— Почему ты сам удрал? — огрызнулась сестренка.

— О господи, скотина все хлеба потравит, — встревожилась мать. — Два пастуха и не могут досмотреть.

— Да-а, все мне да мне одной, а Янцис удрал, — оправдывалась Мирдза.

Такая суета поднялась на дворе Закиса, что слышно было в этот тихий вечер и в усадьбе Лиепниеки. Там залаяли собаки. Виновник всего этого, Аугуст Закис, в форме курсанта военно-пехотного училища, стоял среди родни и давал оглядывать себя со всех сторон. У него было отцовское статное сложение и сухощавое лицо, большими серыми глазами он походил на мать. Держался он молодцевато и казался старше своих девятнадцати лет. От всеобщего внимания ему стало неловко. Мирдза вцепилась в руку старшего брата и не хотела выпускать ее, даже когда Аугуст здоровался с остальными.

— Надолго, сынок? — спросила мать.

— Дали отпуск на три дня.

— Тогда вы с Аустрой вместе вернетесь в Ригу. Только позавчера приехала. С пятнадцатого июня ей надо начинать работу в комиссариате. Сейчас ее нет дома — ушла в лавку за писчей бумагой.

— Янцис, ты у нас послушный паренек, — заговорил отец. — Ну-ка, дружок, посмотри, как там скотина. Скоро пора и домой гнать.

— Тогда пусть и Мирдза идет, — потребовал пастух.

— Ведь ты уже большой, обойдешься и один.

— Ну, нет — не надо, можно и обойтись, — согласился Янцис и нехотя ушел на пастбище.

Глядя, как он понурил голову, Мирдза пожалела его и, выпустив руку Аугуста, побежала за ним. Когда через полчаса ребятишки пригнали во двор двух коров и телку, Закиене не сказала им ни слова. Хотя была середина недели, но им казалось, что сегодня суббота.

Аугуст обошел двор, осмотрел новый колодец и свезенный для постройки лес. За время его отсутствия многое здесь изменилось. Под окнами избушки появились цветочные клумбы, на огороде зеленел лук, свекла и репа; картофель был недавно окучен в первый раз, но ботва уже снова лезла из влажной земли.

— Ты погляди, какой урожай нынче будет, — говорил отец, ведя Аугуста по небольшим полям своего новохозяйства. — Хватит и самим и государству. Кое-что можно будет и на базар свезти. Только вот с сеном тяжело, пока не приведем в порядок приречный лужок. Придется все ж пойти косить исполу. Старый Лиепинь все набивается.

— Лиепиню еще туда-сюда, а Лиепниеку ни в коем случае, — сказал Аугуст. — Пусть сынок спину поразомнет, а то гнет ее, сидя в банке, совсем кривая станет. Тогда узнает, каково батрацкое житье.

— Спина что, — усмехнулся отец. — Главное, души у них кривые. Не знаю, с чего они так осмелели, но последнее время всякий стыд потеряли. Как встретят, обязательно облают.

— Ах, они так?

— Наверное, старика молодой Лиепниек подбивает. На людей глядит сбычившись, чуть ли не съесть глазами готов. Меня все «красным» называет, «господином товарищем». А когда чужих нет, начинает грозиться, чтобы не радовался на урожай, косить все равно не придется. А если, мол, уберу, то не для себя. Готовь, говорит, цыганскую кибитку для зайчат[64], чтобы везти в свою нору.

— А ты? — Аугуст мрачно посмотрел на отца. — Ты что же, слушаешь и молчишь?

— В долгу не остаюсь, сынок. Знаешь, какой я на язык? А они только смеются. Кажется мне, есть у них что-то на уме. Бывшие айзсарги опять головы подняли. Волостной писарь все делает по-своему, а не как в исполкоме велят. Говорят про войну, что, мол, тогда рассчитаются. Поди узнай, что там такое. Может, ты что знаешь?

— Советскому Союзу война не нужна. Ну, а если и выйдет что, то уж как-нибудь сладим с любым врагом. Пусть только начнут. Красную Армию победить нельзя. Где еще на свете есть такая сила?

— Вот и я так думаю, — одобрительно смеялся Закис. — Пусть их лают. На будущей неделе начнем новый дом закладывать.

— Тогда давай завтра распилим на доски несколько бревен, — сказал Аугуст. — Хочется поразмять руки. Пустишь меня наверх, на бревно?

— Придется уж, глазомер у тебя хорош. За что это значок получил?

— Это значок ГТО, — не без гордости ответил Аугуст. — Я все нормы сдал. Мы и спортом в школе занимаемся. В следующее воскресенье я участвую в соревнованиях.

— Ну, тогда пилка тебе пойдет впрок.

В тот же вечер они поставили большие козлы и затащили наверх первое бревно, а пилку отложили до утра, так как всем хотелось порасспросить Аугуста, как ему живется в военной школе, чему их там обучают, какие у него товарищи и когда он снова пойдет в отпуск.

И Аугуст не переставая рассказывал им про своих командиров и товарищей, про то, как они сдружились, хотя все собрались с разных концов советской земли.