Собрание сочинений. Т. 2. Старинные рассказы - [151]

22. Секретарю, видевшему ту бумагу уже в последний раз, так как далее она проследовала к —

23. Столоначальнику, также в последний раз, так как он, отметив номер настольного регистра, прямо передал готовую бумагу —

24. Регистратору, записавшему ее содержание в книгу исходящих и, отметив на ней номер книги, передавшему ее —

25. Дежурному, на обязанности которого лежало передать бумагу в соответствующем пакете (отметив номер в рассыльной книге) —

26. Рассыльному, который, в противоположность первому рассыльному, принадлежал к числу служащих этой канцелярии.

Рассыльный же понес пакет в канцелярию следующего ведомства, где делопроизводство было таким же обстоятельным.

Не следует думать, что путь деловой бумаги, нами описанный, нами же открыт или придуман. Путь этот был законно утвержден правилами внутреннего распорядка, причем все 26 этапов прохождения точно расписаны и установлены; и отклонение от них было немыслимым и грозило разложением государственных начал со всеми дальнейшими последствиями. Возможно, между прочим, что именно несоблюдение какого-нибудь из 26 пунктов правил о следовании деловой бумаги и явилось истинной причиной крушения всей государственной системы, при каковом мы имели несчастие присутствовать.

* * *

Ибо — что есть принцип? Принцип есть основное начало, а также сим именем назывались в римских легионах войска, стоявшие сначала в первой линии строя, потом — во второй, за гаститами. Иначе говоря — принцип есть нечто весьма важное. И хотя три четверти копейки не представляют собою величины значительной, могущей играть заметную роль в учете приходов и расходов, однако принцип требует, чтобы всякая произведенная затрата общественных сумм точно подтверждалась оправдательными документами. Естественно поэтому, что нарушение принципа может вызвать ряд действий, влекущих за собой непредвиденные расходы, на первый взгляд не оправдываемые обстоятельствами дела.

Так, в принципиальном деле, нами описываемом, недостача отчетности по трем четвертям копейки вызвала контрольные действия, привлекшие к участию:

1. Девять канцелярий различных ведомств с низшим штатом от десяти до двадцати чиновников от 14-го до 6-го класса включительно.

2. Двухлетнюю работу особой комиссии при достопочтенном сенаторе, высочайше на сей предмет назначенном.

Не считая окладов обычных, шедших и помимо означенного дела, оклады за дополнительную работу выразились в сумме 28 тысяч рублей, считая с подъемными, прогонными, наградными и пенсионными, помимо коих выдано было в поощрение трудов и за выслугу лет орденов Анны, Станислава и Владимира счетом четырнадцать.

К сожалению, не поддается учету количество бумаги писчей, сенатской и обыкновенной, затраченной на производство ревизии, то есть на справки, отношения, донесения, сообщения, извещения, а также копии означенных бумаг. Вне учета также: чернила, перья, клей, бечевка и нитки для прошивки дел, скрепки, промокательная бумага и песок, книги исходящие, входящие и рассыльные, конверты и сургуч.

Наиболее обидным в этом деле являлось то, что не было найдено формально правильного способа восстановить точность в отчетности благотворительного общества, будь то добавление документа о прибавке в статью прихода дополнительного пункта о возврате переплаты в размере трех четвертей копейки, или же отметки о перерасходе этой суммы в порядке позднейшего утверждения общим собранием добавочного отчета казначейской части. Этот важный вопрос так и остался открытым и был погашен лишь в порядке прекращения дела о сенаторской ревизии высочайшим указом.

Легко смеяться и осуждать, — но где те времена, в которые ничтожнейшая неточность вызывала работу сложной государственной машины — пока справедливость целиком не торжествовала? И времена уже не те, и люди не те, и остаются нам лишь благодарная память да слезы искреннего умиления.

КАМЕР-ЮНКЕР РОКОКО

Про чудачества камер-юнкера Рококо, жившего в Москве сто лет тому назад, кое-что написано в старых книжках, но очень мало, все больше — ходячие анекдоты. Нам посчастливилось раздобыть документы, относящиеся к его биографии и нигде не опубликованные, а именно подлинную запись воспоминаний его современника об «апартаментах и празднествах камер-юнкера Рококо» с приложением «описания грибов-самоплясов», которых поевши, камер-юнкер Рококо, как известно, и помер. Эта счастливая находка позволяет нам добавить многое к прежде известному.

Как вы знаете, камер-юнкер был очень богатым помещиком, любителем редкостей, стильной мебели и хлебосолом. Анфилады комнат его барского дома были заставлены статуями, бронзой, пузатыми комодами, вазами, стены увешаны картинами, потолки люстрами, и все в таком беспорядке и разнообразии, что рядом с Рембрандтом висела домашняя мазня, на елизаветинском рабочем столике стоял тульский чугунок, а у камина бронзовые щипцы удивительной работы были свалены в кучу с ухватами, случайно занесенными из кухни. Эту безалаберщину хозяин называл «стилем рококо», почему и получил свою кличку.

Из добытых нами документов узнаем, что у Рококо была изумительная трехспальная кровать, сделанная по его указаниям. Ее твердый тюфяк был почти скульптурным произведением. Посередине было место для лежания на спине, для чего были выстеганы на тюфяке с большой точностью углубления соответственно изгибам тела хозяина, как бы форма для отливки его собственного горельефа. По обе стороны тюфяка были формы для лежания на правом и на левом боку, столь же точно воспроизводившие индивидуальные особенности телосложения камер-юнкера. Подобная кровать была бы идеальной в смысле покойного лежания, но обладала тем недостатком, что, при необходимости во сне перевернуться, приходилось искать нужные ямки и выбоины: иначе положение спящего делалось весьма мучительным.