Собрание сочинений - [161]
Сразу Фрэнни не ответила. Она подтянула ноги поближе, под платок. И спящего Блумберга тоже несколько придвинула к себе.
— Я тебя слышу, — сказала она, подобрав ноги еще больше — так крепость перед осадой подымает мост. Помедлила, затем заговорила снова: — Можешь говорить, что заблагорассудится, если только без оскорблений. Боксерской грушей мне сегодня быть не хочется. Я серьезно.
— Никаких груш, никакого бокса, дружок. И, коли уж на то пошло, я никогда не оскорбляю. — Руки говорившего были милостиво сложены на груди. — О, иногда я бываю резковат, если того требует ситуация. А оскорблять — ни за что. Лично я всегда понимал, что больше мух поймаешь, только если…
— Я не шучу, Зуи, — сказала Фрэнни, обращаясь примерно к его ботинкам. — И, кстати, хотелось бы, чтоб ты сел. Потому что когда тут начинает штормить, по-моему, очень смешно, что всякий раз бурю несет оттуда, где ты лежишь. А постоянно лежишь там только ты. Ну, давай. Сядь, пожалуйста, а?
Зуи прикрыл глаза.
— К счастью, я знаю, что ты это не всерьез. Ну, в глубине души то есть. Мы оба знаем в душе, что это единственный клочок освященной почвы во всем этом чертовом доме с привидениями. Здесь, так уж вышло, я держал своих кроликов. И они были святыми — оба. Вообще-то они были единственными безбрачными кроликами на всем…
— Ой, заткнись! — нервно произнесла Фрэнни. — Говори, и все, раз уж собрался. Я только об одном тебя прошу — постарайся быть хоть чуточку тактичным, если уж мне сейчас вот так. Личности бестактнее тебя я никогда не встречала.
— Бестактная! Никогда. Прямая — да. Рьяная — да. Ретивая. Быть может — сангвиник, чрезмерно. Но никто никогда не…
— Я сказала — бестактная! — подавила его Фрэнни. Со значительным жаром, однако пытаясь не веселиться. — Попробуй иногда заболеть и навести сам себя — и поймешь, насколько ты бестактен! Я в жизни человека невозможнее не видела, если кому — то не по себе. Даже если у кого-то простуда, знаешь, что ты делаешь? Ты при встрече кривишься так брезгливо. Черствее тебя я абсолютно никого не знаю. Точно говорю!
— Хорошо, хорошо, хорошо, — промолвил Зуи, не открывая глаз. — Никто не совершенен, дружок. — Без усилий, только смягчив и ослабив голос, но не повышая до фальцета, он изобразил перед Фрэнни знакомую и неизменно точную пародию на их мать, изрекающую свои наставления: — В пылу мы произносим много такого, барышня, чего на самом деле не хотим, а на следующий день очень об этом жалеем. — Затем вдруг нахмурился, открыл глаза и несколько секунд просто смотрел в потолок. — Первое, — сказал он. — Мне кажется, тебе кажется, будто я намерен отобрать у тебя эту молитву или как-то. Нет. Я этого не хочу. По мне, можешь валяться на диване и читать вводную часть Конституции хоть до скончания веков, но я пытаюсь…
— Это прекрасное начало. Просто прекрасное.
— Прошу прощения?
— Ой, заткнись. Ты продолжай, продолжай.
— Я как раз начал говорить, что против молитвы совершенно не возражаю. Что бы тебе там ни казалось. Не ты первая, знаешь ли, кому пришло в голову ее читать. Я однажды обошел все армейско — флотские магазины в Нью-Йорке — искал себе приятный, страннический такой рюкзак. Собирался набить его хлебными корками и пуститься, к черту, по всей стране. Читая молитву. Неся Слово. Все дела. — Зуи помедлил. — И я не затем это говорю, елки-палки, чтобы показать тебе, что некогда я был Таким Же Впечатлительным Молодым Человеком, Как Ты.
— Тогда зачем это говорить?
— Зачем говорить? Я говорю затем, что мне есть что тебе сказать, и, быть может, я не вполне к этому подготовлен. Поскольку некогда мною владело сильное желание самому читать молитву, но я не стал. Кто знает, может, у меня к тебе какая-то зависть — что ты попробовала. Вообще-то вполне возможно. Во-первых, я липовый. Вполне вероятно, мне просто чертовски не нравится изображать Марфу рядом с какой-нибудь Марией.[224] Тут черт ногу сломит.
Фрэнни предпочла не отвечать. Но подтянула Блумберга еще чуточку ближе и странно, двусмысленно его приобняла. Затем глянула в сторону брата и сказала:
— Ты подхалим. Ты в курсе?
— Придержи комплименты, дружок, — может, придется брать их назад. Я все равно тебе скажу, что мне не нравится во все этой твоей канители. Готов я к этому или нет. — Тут Зуи секунд десять или около того пусто пялился в штукатурку на потолке, потом опять закрыл глаза. — Первое, — сказал он. — Мне не нравится этот номер с Камиллой.[225] Не перебивай меня, а? Я знаю, что ты законно распадаешься на куски. И я не думаю, что это актерство, — я вовсе не в том смысле. И мне не кажется, что это подсознательная мольба о сочувствии. Или в этом духе. Но я все равно говорю, что мне это не нравится. От этого туго приходится Бесси, туго приходится Лесу — и, если ты до сих пор не заметила, от тебя уже пованивает ханжеством. Черт возьми, да ни в одной религии мира нет такой молитвы, что оправдывала бы ханжество. Я не говорю, что ты ханжа, — ты не дергайся! — но говорю, что вся эта истеричность твоя чертовски некрасива.
— Ты закончил? — спросила Фрэнни, весьма заметно подаваясь вперед. В голос ее вернулась дрожь.
