Собрание баллад - [28]

Роланд в ответ: "Прости, отец;

Тебя будить я побоялся

И с великаном сам подрался".

ПЛАВАНИЕ КАРЛА ВЕЛИКОГО

Раз Карл Великий морем плыл,

И с ним двенадцать пэров плыло,

Их путь в святую землю был;

Но море злилося и выло.

Тогда Роланд сказал друзьям:

«Деруся я на суше смело;

Но в злую бурю по волнам

Хлестать мечом плохое дело».

Датчанин Гольгер молвил: «Рад

Я веселить друзей струнами;

Но будет ли какой в них лад

Между ревущими волнами?»

А Оливьер сказал, с плеча

Взглянув на бурных волн сугробы:

«Мне жалко нового меча:

Здесь утонуть ему без пробы».

Нахмурясь, Ганелон шепнул:

«Какая адская тревога!

Но только б я не утонул!..

Они ж?.. туда им и дорога!»

«Мы все плывем к святым местам! —

Сказал, крестясь, Тюрпин-святитель. —

Явись и в пристань по волнам

Нас, грешных, проведи, Спаситель!»

«Вы, бесы! – граф Рихард вскричал, —

Мою вы ведаете службу;

Я много в ад к вам душ послал —

Явите вы теперь мне дружбу».

«Уж я ли, – вымолвил Наим, —

Не говорил: нажить нам горе?

Но слово умное глухим

Есть капля масла в бурном море».

«Беда! – сказал Риоль седой, —

Но если море не уймется,

То мне на старости в сырой

Постеле нынче спать придется».

А граф Гюи вдруг начал петь,

Не тратя жалоб бесполезно:

«Когда б отсюда полететь

Я птичкой мог к своей любезной!»

«Друзья, сказать ли вам? ей-ей! —

Промолвил граф Гварин, вздыхая, —

Мне сладкое вино вкусней,

Чем горькая вода морская».

Ламберт прибавил: «Что за честь

С морскими чудами сражаться?

Гораздо лучше рыбу есть,

Чем рыбе на обед достаться».

«Что бог велит, тому и быть! —

Сказал Годефруа. – С друзьями

Я рад добро и зло делить;

Его святая власть над нами».

А Карл молчал: он у руля

Сидел и правил. Вдруг явилась

Святая вдалеке земля,

Блеснуло солнце, буря скрылась.

РЫЦАРЬ РОЛЛОН

Был удалец и отважный наездник Роллон;

С шайкой своей по дорогам разбойничал он.

Раз, запоздав, он в лесу на усталом коне

Ехал, и видит, часовня стоит в стороне.

Лес был дремучий, и был уж полуночный час;

Было темно, так темно, что хоть выколи глаз;

Только в часовне лампада горела одна,

Бледно сквозь узкие окна светила она.

«Рано еще на добычу, – подумал Роллон, —

Здесь отдохну», – и в часовню пустынную он

Входит; в часовне, он видит, гробница стоит;

Трепетно, тускло над нею лампада горит.

Сел он на камень, вздремнул с полчаса и потом

Снова поехал лесным одиноким путем.

Вдруг своему щитоносцу сказал он: «Скорей

Съезди в часовню; перчатку оставил я в ней».

Посланный, бледен как мертвый, назад прискакал.

«Этой перчаткой другой завладел, – он сказал. —

Кто-то нездешний в часовне на камне сидит;

Руку он всунул в перчатку и страшно глядит;

Треплет и гладит перчатку другой он рукой;

Чуть я со страха не умер от встречи такой».

«Трус!» – на него запальчиво Роллон закричал,

Шпорами стиснул коня и назад поскакал.

Смело на страшного гостя ударил Роллон:

Отнял перчатку свою у нечистого он.

«Если не хочешь одной мне совсем уступить,

Обе ссуди мне перчатки хоть год поносить», —

Молвил нечистый; а рыцарь сказал ему: «На!

Рад испытать я, заплатит ли долг сатана;

Вот тебе обе перчатки; отдай через год».

«Слышу; прости, до свиданья», – ответствовал тот.

Выехал в поле Роллон; вдруг далекий петух

Крикнул, и топот коней поражает им слух.

Робость Роллона взяла; он глядит в темноту:

Что-то ночную наполнило вдруг пустоту;

Что-то в ней движется; ближе и ближе; и вот

Черные рыцари едут попарно; ведет

Сзади слуга в поводах вороного коня;

Черной попоной покрыт он; глаза из огня.

С дрожью невольной спросил у слуги паладин:

«Кто вороного коня твоего господин?»

«Верный слуга моего господина, Роллон.

Ныне лишь парой перчаток расчелся с ним он;

Скоро отдаст он иной, и последний, отчет;

Сам он поедет на этом коне через год».

Так отвечав, за другими последовал он.

«Горе мне! – в страхе сказал щитоносцу Роллон, —

Слушай, тебе я коня моего отдаю;

С ним и всю сбрую возьми боевую мою:

Ими отныне, мой верный товарищ, владей;

Только молись о душе осужденной моей».

В ближний пришед монастырь, он приору сказал.

«Страшный я грешник, но бог мне покаяться дал.

Ангельский чин я еще недостоин носить;

Служкой простым я желаю в обители быть».

«Вижу, ты в шпорах, конечно, бывал ездоком;

Будь же у нас на конюшне, ходи за конем».

Служит Роллон на конюшне, а время идет;

Вот наконец совершился ровнехонько год.

Вот наступил уж и вечер последнего дня;

Вдруг привели в монастырь молодого коня:

Статен, красив, но еще не объезжен был он.

Взять дикаря за узду подступает Роллон.

Взвизгнул, вскочив на дыбы, разъярившийся конь;

Грива горой, из ноздрей, как из печи, огонь;

В сердце Роллона ударил копытами он;

Умер, и разу вздохнуть не успевши, Роллон.

Вырвавшись, конь убежал, и его не нашли.

К ночи, как должно, Роллона отцы погребли.

В полночь к могиле ужасный ездок прискакал:

Черного, злого коня за узду он держал;

Пара перчаток висела на черном седле.

Жалобно охнув, Роллон повернулся в земле;

Вышел из гроба, со вздохом перчатки надел,

Сел на коня, и как вихорь с ним конь улетел.

СТАРЫЙ РЫЦАРЬ

Он был весной своей

В земле обетованной

И много славных дней

Провел в тревоге бранной.

Там ветку от святой

Оливы оторвал он;

На шлем железный свой

Ту ветку навязал он.

С неверным он врагом,

Нося ту ветку, бился

И с нею в отчий дом

Прославлен возвратился.