Собор памяти - [185]

   — Солдаты недолго могут принимать смерть, стоя на месте. Или ты полагаешь, что смог бы удерживать их дольше?

   — Нет, повелитель, конечно же нет.

   — Что же ты тогда думаешь? Кто победил — мы или турки? — Он усмехнулся, потому что они стояли словно в гигантском склепе: вонь смерти была сильнее, чем аромат самых сладких духов. — Ну? — В голосе калифа прозвучала опасная нотка.

   — Мы не победим, покуда не возьмём замок, — сказал Леонардо. — Войска Мустафы будут в безопасности под его прикрытием.

   — Мы уморим их голодом, — сказал калиф.

Леонардо оглядел стоявших вокруг. Никто не произнёс ни слова.

   — И ты останешься здесь на всю зиму? — спросил он. — И заморишь голодом своих солдат заодно с турками?

   — Мы сокрушим их, даже если погибнем все до последнего.

   — У меня есть план, повелитель, — сказал Леонардо. — Не соизволишь ли ты...

   — Сдаётся, что теперь ты стал моим вестником, маэстро. — Калиф словно не слышал слов Леонардо.

   — Боюсь, повелитель, я не понимаю, о чём ты говоришь.

   — Если мы все не погибнем, маэстро, я призову тебя позже, — сказал калиф, жестом приказывая ему удалиться. — Ты должен быть со своими орудиями, если только все они не уничтожены турецкими пушками. Мы похороним Хилала позже. С почестями.

   — Хилал мёртв?

Леонардо поклонился и ушёл, уверенный, что калиф заметил его изумление и страх.

   — Миткаль, — сказал Леонардо, — ты умеешь хранить тайны?

   — Конечно, маэстро. Разве я уже не доказал, что верен тебе?

   — Если бы ты мог уничтожить турок и покрыть себя славой путём обмана и хитрости — ты бы сделал это?

Миткаль явно опешил.

   — Это бы зависело...

   — От чего? — поддразнил его Леонардо.

   — Не знаю, господин, но я никогда не предам своего калифа, — настороженно объявил Миткаль.

   — Я ни за что на свете не предложил бы тебе предать твоего повелителя. Но сможешь ты солгать своим командирам, чтобы помочь мне?

   — Да.

   — Почему? — Леонардо удивило то, что мальчик не колебался ни секунды.

   — Потому что ты спас мне жизнь.

И тогда Леонардо посвятил в свой замысел этого слишком рано повзрослевшего ангела смерти.

Глава 31 ПЛАН

Ночь заговорит, ночь подаст свой совет,

Ночь принесёт тебе победу.

Плутарх

Погоди же, о птица тьмы;

Там отыщешь ты плоти людской изобилье.

Плутарх

Наконец Кайит Бей призвал Леонардо в свой шатёр. Раб поднёс Леонардо кофе и трубку; ароматы крепкого кофе и табака были восхитительны, и лишь тогда Леонардо осознал, насколько он устал и голоден.

   — Ты умеешь толковать сны? — спросил калиф.

   — Нет, повелитель.

   — Нет?.. А вот мой Деватдар умеет.

Леонардо кивком поздоровался с Деватдаром — тот сидел на подушке напротив калифа и рядом с Куаном и, судя по всему, чувствовал себя неуютно.

   — Перед самым рассветом мне приснился страшный сон, — продолжал калиф. — Я позвал имама и моего Деватдара. Однако один, похоже, не в силах ответить мне, а ответ другого я не приемлю.

Он поглядел на Деватдара и имама; священнику было, судя по виду, около восьмидесяти; сгорбленный и ссохшийся, он кутался в свои просторные одежды, словно прячась в них от мира, но глаза его смотрели прямо и в некотором роде зловеще.

Затем калиф повернулся к Леонардо.

   — Мне снилось, что огромная змея обвилась вокруг меня. Она дотянулась до моей шеи и принялась душить меня, но в тот миг, когда она воззрилась на меня глазами, сверкавшими точно драгоценные камни, она вдруг преобразилась в орла. Он расправил крылья, и поднял меня в воздух, и долго нёс меня в когтях, покуда я не увидел внизу, на песке пустыни жезл, сияющий точно раскалённые угли. То был жезл глашатая. Затем орёл мягко опустил меня на песок рядом с жезлом. Едва я коснулся его, как освободился от страха и сомнений. — Калиф помолчал. — Скажи мне своё истолкование, маэстро Леонардо.

   — Я не верю в некромантию, — сказал Леонардо, стараясь не выдать своего волнения. Поистине, будь Леонардо суеверен, он счёл бы сон калифа даром богов.

   — Это не имеет значения. Куан тоже не верит.

Куан опустил глаза.

   — Мой раб и брат согласен с истолкованием моего Деватдара, — продолжал Кайит Бей. Затем он подал знак Деватдару: — Расскажи ему.

   — Змея означает поражение, — сказал Деватдар. — Но мы не терпим поражения. Мы побеждаем.

   — Победу ни с чем не спутаешь, — сказал Кайит Бей. — Своим войскам я могу сказать, что мы победили; но эта победа обманчива. Я уверен, что Мехмед говорит своим армиям, будто победили они.

   — Если даже мы терпим поражение, — продолжал Деватдар, — мы будем совершенно уничтожены, если останемся здесь. Ибо змея — это Турок, и он задушит нас.

   — Меня, — поправил Кайит Бей. — Именно так всё и было в моём сне.

   — Сны нельзя понимать буквально, повелитель.

   — Может быть, да, а может, и нет. Продолжай.

   — Если ты отступишь сейчас, с честью — и под этим я разумею честь величайшего из полководцев, — твой народ будет в безопасности. Если ты подчинишься велениям сна, то поражение обернётся победой — орлом — и доставит тебя домой, в Египет. Сделай так, и ты будешь свободен от страха и сомнений. Это и есть дар глашатая.

   — И кто же этот глашатай?

   — Ты, повелитель, — сказал Деватдар.