Собор памяти - [179]

В этот день армия осталась в лагере. Ловушка была готова.

Кайит Бей даже согласился с идеей Леонардо устроить, на манер Александра, военные игры, чтобы разжечь любопытство турков и подманить их поближе. Леонардо был в своей стихии — он точно готовил праздник, цирковое представление, турнир. Если мальчикам суждено погибнуть, то же суждено и туркам. Леонардо был полон решимости позаботиться об этом. В его представлении каждый турок был воплощением его рока, Николини... Николини, который завладел Джиневрой, захватил её в плен с той же грубой жестокостью, с какой Мехмед захватил Айше. Как будто Леонардо нуждался в ненависти, чтобы отвлечься, как будто эта хитроумная ловушка должна была уничтожить в нём память и вину. Если б только он не был одержим птицами, полётом и механизмами войны! Зачем он исследовал тайны Господни, силясь превзойти идеи и творения древних? Почему он не мог жить, как Пьетро Перуджино, которому всего-то и нужно было от жизни, что жить в приличном доме и рисовать?

А Леонардо оставалось только оглушать себя наркотиком гнева и работы.

Турки наверняка убьют мальчиков, смертоносных херувимов, которые сбросят на них огонь с высоты; и Леонардо должен быть уверен, что они заплатят за всё, за Айше, за Джиневру...

За Никколо.

Могло показаться, что дети уже мертвы.

Покуда расставляли и маскировали пушки, которые должны были открыть перекрёстный огонь по вероятным позициям турков, Леонардо поставил колыхавшиеся на ветру павильоны из шестов и ткани Куановых воздушных шаров. Был приготовлен пир, на который ушли последние припасы армии. На видных местах расставили высокие шесты, увенчав их золотыми и серебряными яблоками. К полудню мамлюки, нарядно разодевшись, уже скакали бешеным аллюром по равнине, стараясь на скаку сбить стрелами как можно больше яблок.

Турки заглотили наживку и спустились с горных склонов туда, где их легко можно было разглядеть из лагеря калифа. Они даже приветственно кричали лихим героям, которые ухитрялись на полном скаку выпустить двадцать стрел и сбить двадцать золотых и серебряных яблок. Эти игры как нельзя лучше подходили для турок — они и были турецкого происхождения; а одного запаха жарящегося мяса было довольно, чтобы выманить на равнину всё войско Мустафы до последнего солдата.

Все, кто был в лагере — и арабы и персы, — знали, что скоро начнётся кровопролитие; казалось, и животные чуяли это, потому что вели себя беспокойно, как перед бурей. Но Леонардо мог только наблюдать за играми и ждать. Он попытался было пойти за мальчиками к утёсу, с которого должны были слететь машины, но гвардейцы Хилала остановили его, не успел он выйти из лагеря. Они позвали Хилала, который был разъярён, словно это Леонардо отдал приказ послать детей на смерть.

Сандро й Америго подошли к Леонардо. Усталые, смуглые, исхудавшие, они смахивали на бедуинов.

   — Леонардо, — сказал Америго, — калиф желает, чтобы ты был с ним.

   — И он послал тебя сообщить об этом? — спросил Леонардо. — Что-то мне не верится. Тебя и Пузырька?

   — Меня послал Куан, — сказал Америго.

   — Тогда кто же послал Сандро?

   — Ты всё усложняешь, — сказал Сандро. — Твой гнев должен быть направлен на меня, а не на Америго.

   — Извините. Я вовсе не злюсь на вас. Зачем я понадобился калифу?

Они говорили на тосканском диалекте, естественно перейдя на этот язык, словно их беседа должна была остаться тайной.

   — Скоро начнётся, — сказал Америго.

Леонардо захохотал.

   — Да об этом знает всякая шлюха и всякий раб! Все они с волнением ждут «чуда», не думая о том, что, быть может, именно их кровь оросит сегодня землю.

   — И калиф желает, чтобы ты был с ним и защищал его, если понадобится, — закончил Америго фразу, прерванную смехом Леонардо. — Вначале мы хотели быть все вместе, но...

   — Что же изменилось потом? — спросил Леонардо.

Америго явно смутился.

   — Я пытался заговорить с тобой, но ты не обратил на меня внимания.

   — Не может такого быть!

   — Да сегодня утром ты просто прошёл мимо меня!

   — Я не помню даже... — Леонардо оборвал себя, вздохнул и сказал: — Я по тебе скучал, Америго.

   — И я по тебе. Как и Сандро, я... — Он умолк и лишь покачал головой, не в силах подыскать слова, чтобы выразить свои чувства.

   — Мы все позволили этому разделить нас, — сказал Сандро, — даже после того, как обо всём поговорили. Как могло такое случиться?

   — Видимо, всё дело в том, что наши чувства не зависят от наших желаний, — сказал Леонардо.

   — Мне снилось, что я больше никогда не увижу тебя, Леонардо, — сказал Америго. Вид у него был застенчивый, как всегда на людях. — Я думаю, что это предостережение.

   — Я не верю в сны, но рад, что тебе приснилось такое, если это объединяет нас. — С этими словами Леонардо обнял Америго, затем Сандро. — Полагаю, ты будешь сражаться рядом с Куаном.

   — Да, — сказал Америго, — а Сандро будет среди тех, кто охраняет женщин. Так, по крайней мере, один из нас останется в живых.

Женщин надёжно укрывали неподалёку от пушек; охраняли их всадники.

   — Я буду помогать при пушках, — сказал Сандро, и его лицо и шея вспыхнули от смущения. — Я думал быть с тобой, но калиф велел тебе оставаться при нём.