Собор - [15]
— Что же мне делать? — печально усмехаясь, спросил Огюст.
— Прежде всего постараться снова не угодить в армию, ибо все идет к тому, что призывать начнут уже всех подряд.
Огюст сморщился:
— Господи помилуй! Но ведь я уже два года работаю у мсье Молино, и он… он мной очень доволен.
— Разумеется! — Персье пожал плечами. — Но это не значит, что он вас защитит; ему не до того, да и не привык господин главный архитектор Парижа оспаривать высочайшие повеления. И я не смогу вам помочь: официально вы со мной очень мало связаны, я не могу, к примеру, заявить, что вы мне непременно нужны. Ну а как сейчас ваше здоровье?
— К сожалению, мсье, великолепно. В последние три года я начисто перестал хромать, да, впрочем, и прежняя хромота мало помогла бы: я же кавалерист.
— Тем более. Думайте, как избежать призыва, а если все же вас призовут, умерьте свою отвагу: глупо умирать героем в заранее обреченной военной кампании. Ну, а когда наконец все это кончится, чем бы оно ни кончилось, придется искать окольных путей к успеху.
— А именно? — грустно спросил молодой человек.
— Вероятнее всего, уехать… Что вы смотрите на меня с таким испугом? Так поступали многие. Кстати, вы мне рассказывали о своем друге… как его? Ма…
— Модюи. Антуан Модюи.
Персье кивнул:
— Я слышал о его стремительном взлете. По утверждению моих знакомых, этим взлетом он обязан не выдающимся своим способностям, а выдающимся капиталам и связям своего отца.
— Неправда! — покачал головою Огюст. — Модюи очень талантлив. Я его хорошо знаю.
— Такие слова делают вам честь как другу, прежде всего, ибо полагаю, что дать настоящую оценку чужому дарованию, не проявившемуся пока что ни в чем, вы не можете. Однако мне говорили, что ваш друг уехал в Россию?
— Два года тому назад, мсье Шарль. Представляю, как он там себя теперь чувствует. Выть сейчас французом в России почти то же, что волком на псарне… Но в восемьсот десятом году Тони поехал туда с самыми радужными надеждами: ему там обещали хорошее место и высокий чин. До того у Антуана были неприятности. Я, кажется, вам говорил — он едва ли не был из-за чьей-то клеветы арестован по обвинению в заговоре и два месяца скрывался в Булони, пока его отец не замял совершенно этого дела. Потом к нему вдруг пришла слава, его имя стало известно при дворе; и мне странно, что вы, мсье, тогда с ним не познакомились: говорили о нем много.
— Помню, и это как раз охладило мой интерес, — фыркнул Персье. — Я люблю, когда об архитекторе говорят уже в связи с его творениями, хотя бы начатыми… Хм! Ну а дальше?
— Дальше — приглашение приехать в Россию, в Петербург. Антуан его принял. Я иногда получал его письма оттуда. Он был доволен службой.
Персье искоса бросил быстрый взгляд на своего спутника и улыбнулся:
— Я слышал, ареста он избежал благодаря вам.
— Это правда, — кивнул Огюст, — но я ему тоже обязан. Пять лет назад, покинув отцовский дом, я остался без гроша в кармане. Мне пришлось узнать, что такое голод, и это едва оправившись от ранений… Отец Антуана нашел мне тогда работу, и, если бы не это, я бы не смог, вероятно, возобновить своего обучения.
Персье кивнул:
— Услуга за услугу. Буржуа вроде мсье Модюи-старшего, насколько я знаю, просто так ничего не делают. Хорошо же. Не теряйте связи со своим Тони, Огюст. Быть может, его успехи в России, если таковые имеются, помогут и вам впоследствии найти свое место под этим неласковым к нам, смертным, небом… Однако вот и Новый мост. Я сворачиваю. А вам, если не ошибаюсь, отсюда уже недалеко?
— Совершенно верно. До свидания, мсье Шарль.
Персье запросто, почти по-дружески, простился со своим учеником, ибо считал его таковым по праву, часто принимая его в своей мастерской и иногда консультируя.
— Навестите меня на будущей неделе, мой мальчик! — сказал он, пожимая руку молодого человека.
Огюсту было теперь действительно недалеко до дома, но он должен был зайти еще в две-три лавочки и купить подарки родне к завтрашнему Рождеству. Для этой цели он сберег в своем кошельке целых шестнадцать франков, что при скромных его доходах было подлинным проявлением нежных родственных чувств. Но холод и густой мокрый снег заставили молодого человека переменить свое намерение, он решил отложить покупки до утра и свернул с набережной на улицу, в конце которой последние три года снимал квартиру из двух небольших, но приличных комнат.
Дойдя до большого кирпичного дома и машинально подняв глаза к знакомым окнам последнего, четвертого этажа, точнее, высокой мансарды, Огюст вдруг замер на месте, затем злобно выругался. Два окна его гостиной-кабинета были освещены и притом довольно ярко. Это означало, что негодяй Гастон, его слуга, снова осмелился зажечь свечи, да не одну (это еще Огюст мог простить ему, зная, что лакей любит на ночь почитать чувствительный роман), а, судя по свету, не меньше четырех. Этого только не хватало! Расходы в декабре и так превысили все нормы, а ведь еще придется тратиться: наступают праздники, шестнадцатью франками дело не обойдется. А мсье Моли но может и не выдать своему подчиненному аванс за следующий месяц, последнее время Огюст и так часто его просил…
