Собольск-13 - [2]

Даже не верилось в такое великолепие. Гостиница! Что еще желать приезжему человеку? Андрей Сергеевич поспешил туда, куда показывал обкуренный махорочными дымами коричневый стариковский палец.

2

Близко, через дорогу, а не очень-то разбежишься. Надо было подняться по врезанным в землю ступеням на бетонное шоссе, по которому он сюда приехал, пересечь его и опять по лестнице, на этот раз каменной, из домовых лестничных маршей, подняться на склон горы. Одолела одышка. Андрей Сергеевич остановился. Отдыхал и осматривался.

Здесь был уже как бы другой мир. Городской мир. Ряд многоэтажных домов тянулся вдоль склона, а перед ними — предлинный сквер. Раскрашенные во все цвета радуги удобные скамейки. Клумбы с цветами и цветочные грядки вдоль асфальтированных дорожек. Тут же лежал и кем-то забытый лопоухий плюшевый медвежонок с отодранными лапами.

Митрич не обманул — на одном из подъездов и в самом деле красовалась табличка: «Гостинница». Два «н» были выписаны так уверенно, что Андрей Сергеевич усомнился: а не пишется ли «гостиница» через два «н»? Он вошел в подъезд и постучал в дверь.

— Иду, иду! — прозвучал за дверью мягкий женский голос.

Открыла пожилая женщина, высокая и сухощавая. Лицо раскраснелось, руки по локоть в мыльной пене, которую она, открыв двери, стирала холщовым фартуком. Беглым взглядом окинула Андрея Сергеевича, его чемодан.

— Пожалуйте! — пригласила она, ни о чем не спрашивая. — Стирку затеяла, пока жильцов нет. Уж будьте добреньки, обождите малость.

— Сколько угодно. Вот только бы напиться. Как прикажете вас звать-величать?

— Евдокия Терентьевна я. А вы меня попросту — тетей Дусей. Проходите в комнаты, там графин стоит. Пейте на здоровье!

Андрей Сергеевич прошел в комнаты, отыскал графин и стал жадно пить. А потом смаковать: ведь не простая вода, а из родного Потанинского пруда. Вкусная вода, хорошая вода. Обязательно надо будет сходить на пруд, посмотреть. Такой ли он тихий и уютный, каким был раньше?

Так вот оно как: гостиница. Вообще-то, конечно, не гостиница. Митрич точнее определил: «заезжая фатера». В стандартную малометражную квартиру поставили девять кроватей, семь тумбочек и вот эту махину — огромнейший письменный стол. Наверно, за ненадобностью уступил из своего кабинета какой-нибудь руководящий заводской товарищ. Тетя Дуся застлала его клеенкой — желтые клетки, синие цветочки. Практично, что ж… И все же эта заезжая квартира нисколько не походила на ту, которую ему пришлось здесь видеть раньше — заезжую избу для помольщиков. В духоте и смраде мужики спали на трехъярусных нарах, на полу, на лавках — где придется…

Андрей Сергеевич уселся у окна. В сумеречной полумгле зажигались огни. Вспыхнул молочный плафон у автобусной остановки. Никто там не стоял, пассажиров не было. Значит, предположение было верное — больше автобусов не будет. Какая удача, что он разыскал эту гостиницу.

Загорались огни и внизу, по ту сторону дороги, в старых частных домиках. Огороды, коровий мык, поросячий визг, куриное квохтание. Дощатое сооружение посреди огорода. Ветер просвистывает его со всех четырех сторон белого света. Находятся же любители жить именно в таких неблагоустроенных домах. Что за удовольствие — трудно понять…

Господи, как давно он здесь не был! Вон, в самом низу, у леса, домишко на два окна. Дряхлый-предряхлый. Крыша прогнулась, словно у нее перебит хребет, вот-вот завалится совсем. Фасад по самые окна врос в землю. Стену подпирают две толстенные жерди. Андрей Сергеевич помнил, — и хорошо помнил, — не было здесь никакой избушки. Ни ее, ни всего нижнего ряда домов. Лес стоял и проселочная дорога вилась под ним. Значит, что? За эти годы успели не только домишко построить, но и пожить в нем вдосталь. Обветшать успел домишко. Теперь ему капитальный ремонт надо.

Да что домишко! Сам-то ты разве лучше, Андрей Сергеич? Тоже обветшал изрядно. Еще бы: уехал двенадцатилетним, вернулся в пятьдесят с гаком. Брюшко, седина, склеротические мешки под глазами. Инфарктный рубец на сердце. Уже усталость давит на плечи, уже одышка мешает ходить, сердце обжимает стенокардия, и бессонница делает мучительно длинными даже короткие летние ночи.

Домишко, хоть и перекошен сильно, хозяин починит, и он простоит десятки лет. Если, конечно, не снесут и не поставят каменный благоустроенный дом со всеми коммунальными услугами. А вот ты, Андрей Сергеич? Тебе уже никакой капремонт не поможет. Да и не придумала еще медицина наша такой ремонт человеческому организму. Против старости лекарства нет.

Все чаще обжигает мозг и холодит грудь тошнотворное — неужели будет конец? Неужели вот это тело, эти мускулы, кости, нервы, эта голова, в которой существует твое ощущение мира, живет твоя мысль — неужели все это исчезнет? И не будет ничего? Ни глаз, которые так хорошо видят сейчас светлый уральский вечер за окном? Ни ушей, которые слышат сейчас, как стирает тетя Дуся? Ни рук, которыми можно достать любой предмет? Ни всего этого тела, живого и теплого, которому так хочется растянуться на кровати и отдохнуть? Не будет, а? Так-таки и не будет?

Страшно, Андрей Сергеич? Нет, не от страха такое. И не от пессимизма. Обыкновенное человеческое удивление перед тем, что должно свершиться в жизни каждого, хочет он этого или не хочет. Как хороша молодость, когда такие мысли не лезут в голову!