Соблазненная - [4]

— Проклятье! Мне бы следовало быть там, с ней, — в отчаянии воскликнул Антони. — Боже, только сегодня утром Роз сказала, что я стану наследником всего этого, не пошевелив пальцем. — У него затряслись плечи, в глазах, обращенных к Антонии, была глубокая боль. — Клянусь, я не хочу стать лордом Лэмбом и наследником всего… таким путем!

Антония, утешая его, протянула руку

— У тебя горе смешалось с чувством вины, Тони. — Слезы душили ее. — Но ты же не виноват.

Он благодарно обернулся к ней, будто она была его спасительной нитью, и торопливо вытер глаза рукавом.

— Я презренный эгоист. Рад, что в этом сезоне ты не поедешь в Лондон.

Антония совсем забыла о Лондоне. Теперь, когда они в трауре, о нем не могло быть и речи. Она почувствовала угрызения совести из-за денег, попусту потраченных на наряды, которые она, может быть, никогда не наденет. Когда она появится в свете на будущий год, они, возможно, выйдут из моды. Она отогнала от себя эти мысли, стараясь утешить брата.

— Хорошо, что нас двое. Вдвоем и беда полбеды. Я раньше тебе не говорила, но этот дом — моя защита. Здесь я чувствую себя в безопасности. Когда становится ужасно, как теперь, мне кажется, что сами стены укрывают и утешают меня. Дом станет нашей крепостью, а мы держась друг за друга, будем сильнее.

— Какого черта отец, словно сопляка, отдал меня под опеку этому малому, Сэвиджу!

— Не только тебя, Тони. Адам Сэвидж и мой опекун, — возразила она.

— Кто он такой, черт побери? Мы ничего о нем не знаем! — обиженно воскликнул Антони.

— Нет, знаем. Знаем, что он строится в Грэйвсенде Всего в десяти-двенадцати милях отсюда. Давай на следующей неделе съездим туда.

Намерение предпринять что-то отвлекало от лишавшего сил чувства безысходности. Они оставались снаружи, пока не удлинились тени и холод с моря не прогнал их домой. Оба отказались от приготовленного мистером Бэрке легкого ужина. Антония удалилась в спальню.

Роз зашла к ней удостовериться, что все в порядке.

— Не понимаю, почему не приехала мама, — недоумевала Антония.

— Что тут не понять, милая? — спокойно объяснила Роз. — Лэмб-холл теперь принадлежит Антони. Ева здесь больше не хозяйка. На Цейлоне она живет как императрица, слуги ее почти как рабы, готовы выполнить любое ее приказание. Она — одна из единственной в своем роде группы немногих избранных, белая женщина в условиях примитивной культуры. Скорее всего, цейлонское общество тяготеет к ней, она там и солнце, и луна, и звезды.

— Послушав тебя, я кажусь неумной, — печально заметила Антония.

— Это твоя мамаша в некоторых отношениях не совсем умна, во всем остальном она ой как расчетлива. Во всяком случае, Антония, быть женщиной — нелегкое дело. Этот мир принадлежит мужчинам, и так будет всегда. Заметила, как сегодня мистер Уотсон почти не видел тебя? Не находишь ли ты несколько несправедливым, что, хотя вы с Антони родились в один час и день, от одних родителей, он наследует все, а ты ничего? И все по одной простой причине, что он мужчина, а ты женщина.

— Но титул переходит только по мужской линии, — беззлобно заметила Антония.

— А титулы обычно влекут за собой собственность, землю и богатство. Неплохо придумано, чтобы власть оставалась в мужских руках, — отрубила Роз.

— Я никогда не сомневалась в этом порядке, — серьезно ответила Антония.

— Никто в этом не сомневается, пока это не коснется нас лично. Из-за того что я подарила лорду Рэндольфу дочь, а не сына, его наследником стал племянник, который после смерти твоего деда получил и титул и мой дом. Я лишилась всего, кроме вдовского домика на земле моего поместья.

— О Роз, как несправедливо! Я часто спрашивала себя, зачем ты взвалила на себя бремя воспитания двух близнецов, хотя, по существу, у тебя не было выбора.

— Мне это не доставило ничего, кроме радости, милая. Я могла бы снова выйти замуж, но так или иначе я бы не вынесла, чтобы еще один мужчина распоряжался моей жизнью.

— Должно быть, Это и означает бран, — задумчиво сказала Антония.

— Некоторые женщины бывают счастливы, выйдя замуж за властного мужчину. Другие же предпочитают командовать и, как говорится, ходить в штанах, однако эти женщины мало уважают своих мужей, помыкают ими. И в этом случае женщины тоже оказываются в двусмысленном положении: словом, и так нехорошо, и так плохо!

— Ой, бабушка, ты так смешно говоришь, а смеяться сегодня — это так ужасно.

— Нет, милая, не ужасно. Carpe diem… пользуйся днем! Какая жалость, что в этом сезоне ты не сможешь поехать в Лондон. — Роз, как бы смирившись, глубоко вздохнула. — Женщине в царствование Георгов требуются две вещи: красота и деньги. Если у нее есть красота, она может выйти замуж за деньги. Если же у нее есть деньги, красота ей не нужна.

Антония улыбнулась сквозь слезы:

— Ну и выбор: либо замуж, либо нянчить обезьян в аду. Не такова ли незавидная доля старых дев на том свете?

— Рада, что ты улыбаешься.

Лежа в темноте, Антония пыталась вспомнить отца. Она не могла отчетливо представить черты его лица, но в памяти сохранился высокий темноволосый мужчина, который был неизменно добр и нежен с нею. Всякий раз, когда она падала и ушибалась, отец брал ее на руки и смахивал слезинки. Он научил ее ездить верхом и ходить под парусом и никогда не показывал, что отдает предпочтение брату. Мать же, наоборот, никогда не скрывала, что ее любимцем был сын, Антони. Мать часто резко отчитывала Антонию, и тогда та бежала к отцу и искала утешения у него на коленях. Уткнувшись лицом в подушку, она думала о том, что никогда больше не ощутит его ласковых рук. Внутренний голос подсказывал ей, что она должна выплакать все слезы этой ночью. Завтра она должна быть сильной, ради Антони.