Соблазн - [160]

Энн одарила мужа поцелуем и впервые за многие воды почувствовала, что это он пытается задержать ее еще на минуту, прежде чем она ускользнет. И чувство это ей понравилось, нет, оно оказалось просто замечательным. Может, подумалось ей, очень даже может быть, если мы оба как следует постараемся, то сможем начать все снова…

Выполнение будничной, ежедневной работы по хозяйству, самой простой, которая напоминала им про основы жизни, входило в программу терапии для обитателей Оазиса. Это касалось даже тех, кто поднялся на высоты жизни и наслаждался огромной властью и привилегиями.

Вот почему Энн Гарретсон и Канда Лайонс оказались вместе на кухне Оазиса в субботу утром, приготавливая дюжины сэндвичей для дневного пикника.

Когда Канда нарезала, казалось, горы помидоров, она с удивлением думала, что сказали бы ее поклонники, увидев ее вот такой, похожей на простую повариху, без блеска и сверкания, ставших для нее фирменными знаками, одетую в джинсы и простую белую майку, с волосами, завязанными в хвостики.

Мысленно она представила себе интервью на тему «Стиль жизни богатых и знаменитых». «Леди и джентльмены, – кукарекал бы Робин Лич, – сегодня с нами будет говорить звезда звукозаписи и призер Киноакадемии Канда Лайонс собственной персоной, одна из самых ярких звезд Голливуда. Расскажите нашим зрителям, что вы делали на этой неделе, мисс Лайонс». Ну, Робин, вы просто не поверите, насколько я была занята… знаете ли, так много приходится делать, когда стараешься сообразить, как справиться со своей проблемой, как повысить уважение к собственной персоне. «Это страшно интересно, Канда. Я уверен, что все ваши поклонники хотят узнать, какие восхитительны вещи вы планируете себе на будущее». Знаете, сейчас у меня хлопот полон рот, Робин, я делаю бутерброды и стараюсь решить, что положить, масло или майонез, на следующий кусок хлеба…

Канда улыбнулась плодам собственного воображения. Как странно, подумалось ей, ведь когда она приехала сюда, то заранее ненавидела все, что связано с Оазисом. И все же, по мере того как утихала ее тяга к белому порошку, когда она начинает вспоминать – хоть и мимолетно – свою жизнь, некоторые из ее самых сильных предубеждений начинают колебаться. Особенно после того, как она обнаружила, что Энн Гарретсон, женщина, которой она восхищалась больше, чем Джеки Кеннеди, тоже проходит через такие же перемены.

– Можешь ли мне поверить? – пожаловалась Канда шутливо, беря очередной кусок свежего хлеба из цельного зерна. – Половину своей жизни я старалась бежать от того факта, что моя мать была прислугой… и вот я тут, делаю совершенно то же самое, что делала бедная чернокожая женщина когда-то.

Энн подняла глаза от гор грудок индейки, которые она нарезала. Ей нравилась грубоватая манера Канды, в душе она восхищалась ее умением держать себя на самых бурных занятиях группы. И странное дело, как раз в те моменты, когда певица сильнее всего ощетинивалась, сердце Энн, прозревая под всем этим боль и смятение, открывалось ей навстречу.

– А мой дедушка был каменщиком… пока не сломал себе спину на стройке. И тогда моей бабушке пришлось приносить домой хлеб – иногда буквально, – работая на чужих кухнях. Если оглянуться назад, Канда, то мы все потомки тяжело работавших людей, которым приходилось нелегко в жизни. У нас вся страна такая, не так ли?

– Но ведь не все из нас были рабами? – Реакция Канды была мгновенной и автоматической.

Энн передала Канде тарелку с нарезанными кусками индейки.

– Как тебе только не надоест говорить об этом? А то ты походишь на парочку политиканов, которых я знаю. Каждый раз, когда им приходится что-то говорить, они заводят одну и ту же старую, заигранную пластинку.

– Ты стала острой на язык за эти дни, – заметила Канда, а затем встала в ту нахальную позу, которая украсила конверт ее последнего альбома – с той только разницей, что на плече у нее сейчас лежал кухонный нож, а не накидка из белого соболя от Фенди, ниспадавшая до пола. – Но ты все-таки будь осторожней, когда связываешься с этой задницей из Чикаго. А вообще-то я могла бы поучить тебя, как отбривать всяких нахалок, хоть у меня самой тоже дела идут не слишком хорошо.

Энн грустно улыбнулась:

– Я в этом и не сомневаюсь. Впрочем, я готова поучиться.

Не успела Канда ответить, как в кухню вошла Дени Викерс, чтобы забрать поднос с бутербродами.

– Эй, Энн, – сказала она ядовито, – ты замечательно смотришься на кухне. Могу поклясться, что все избиратели Хэла из рабочих были бы поражены, увидев тебя в таком виде. Это произвело бы на них сильное впечатление.

Энн вежливо улыбнулась, однако Канда заметила, Что улыбка мгновенно увяла, как только Дени вышла.

– Эта баба отравляет тебе жизнь? – посочувствовала Канда.

Энн вздохнула и оперлась на дубовый кухонный стол.

– Эта «баба», Канда, дорогая, пугает меня до смерти. Как она смотрит на меня… я сразу начинаю себя чувствовать, будто я голая.

– Дьявол, – насмешливо произнесла Канда, – она просто думает, что важней, чем она, никого нет. Подумаешь, телесуперзвезда. Но только не подставляй ей свой зад для пинка, Энни. Ты ведь у нас настоящий класс. Ты и твой сенатор – вы просто динамит-команда.