Соблазн и страсть - [2]

А, вспоминая о графе Роудене и его поэзии, вызывавшей смятение в женских душах, Сабрина приходила в недоумение. «Как можно быть рабом своих низменных страстей? — спрашивала она себя. — И как это, должно быть, мучительно… Интересно, отразились ли эти страсти на его внешности?» По ее глубокому убеждению, образ жизни графа не мог не оставить отпечатков на его лице. Однако Сабрину нисколько не шокировало и не пугало непристойное поведение графа, — напротив, она искренне ему сочувствовала.

Временами, поглядывая в окно кареты, Сабрина невольно улыбалась, вспоминая свою соседку миссис Дьюберри. Эта пожилая женщина частенько говорила, что ранний снег — доброе предзнаменование, и Сабрине очень хотелось в это верить. Во всяком случае, сейчас, в этот солнечный зимний день, у нее и впрямь было прекрасное настроение, и она была уверена, что впереди, причем в самое ближайшее время, ее ждет что-то необыкновенное и радостное…

Уткнувшись подбородком в теплую муфту, Сабрина в очередной раз улыбнулась; правда, теперь ее улыбку вызвала мысль об отце: ей вдруг пришло в голову, что отец тревожится за нее гораздо больше, чем за двух сыновей, то есть братьев Сабрины, которые были намного старше ее. Временами он смотрел на нее так, как будто собирался открыть ей что-то очень важное и от чего-то предостеречь, — вот только от чего именно? Но, скорее всего викарий просто волновался из-за того, что его дочь так расцвела и похорошела в последние несколько лет, что все жители Тинбюри в один голос заявляли: Сабрина Фэрли — симпатичная девушка. Правда, говорили они об этом крайне осторожно, потому что казалось невероятным, что дочь викария может быть столь хороша собой. Стройная фигура, безупречная кожа, густые темные волосы, ниспадавшие до пояса, когда она их распускала и расчесывала перед сном, — все привлекало к ней внимание, но более всего завораживали ее ярко-зеленые глаза — огромные и бездонные, они очень походили своим цветом на первую весеннюю зелень.

По правде, говоря, слова «милая» и «симпатичная» не вполне соответствовали истине, и гораздо уместнее было бы называть Сабрину Фэрли «настоящей красавицей».

Чем старше она становилась, тем чаще привлекала внимание мужчин-прихожан, посещавших церковную службу. Мужчины смотрели на нее с восхищением и лишь притворялись, что слушают проповедь, что весьма огорчало благочестивого викария.

Поэтому никто в Тинбюри не удивился, когда выяснилось, что молодой помощник викария тоже стал поклонником ее красоты. Впрочем, Сабрина подозревала, что отцу не очень по душе мысль о том, что она, если выйдет замуж за молодого священника, отправится вместе с ним в какой-нибудь отдаленный приход, возможно—в дальние страны.

Снова посмотрев в окно, Сабрина увидела, что экипаж, свернув с проселочной дороги, выехал на подъездную аллею, ведущую к особняку графа. По обеим сторонам аллеи стояли аккуратно подстриженные деревья, их внешний вид весьма красноречиво говорил о том, что природа здесь не хозяйка, а скорее служанка хозяина поместья.

Сердце Сабрины тревожно забилось; у нее вдруг возникло ощущение, что она стоит на пороге какой-то новой жизни. Она легонько тронула колено Мэри, и та, приоткрыв один глаз, сонно пробормотала:

— М-м?..

Девушка весело рассмеялась и проговорила:

— Миссис Дьюберри утверждает, в этом году белки собрали на зиму гораздо больше припасов, чем обычно. И якобы кора на деревьях с северной стороны намного толще…

Мэри в недоумении заморгала.

— Намного толще?..

— Это такие приметы, — пояснила Сабрина. — Значит, зима в этом году будет ранней и суровой.

Мэри сладко потянулась и, пожав плечами, пробормотала:

— Что ж, вполне возможно. Хотя нынешний первый снег даже нельзя назвать снегом — так, легкие пушинки. Впрочем, я догадываюсь, что тебя волнует. Но не беспокойся, для нас с тобой все складывается как нельзя лучше. И все у тебя будет замечательно. Вы с Джеффри предназначены друг для друга судьбой. Скоро ты в этом убедишься.

Через минуту-другую леди Кэпстроу окончательно проснулась и весело защебетала. Когда же в окнах кареты возникли величественные очертания особняка, Мэри притихла в изумлении.

Огромный особняк графа, сложенный из темно-желтого камня, по размерам своим мог бы сравниться с самым настоящим дворцом. А у самого входа в дом находился великолепный фонтан с композицией граций, державших в руках греческую амфору, из которой в теплое время года, по-видимому, изливалась вода. Одна из мраморных граций была с обнаженной грудью, и Сабрина, взглянув на нее, отвела глаза.

Особняк поражал своим великолепием и одновременно подавлял своей аристократической надменностью. «Наверное, я бы не смогла здесь жить», — думала Сабрина, глядя на величественное жилище графа.

Подруги выбрались из кареты, и их тотчас же окружили почтительные слуги, высыпавшие из дома им навстречу. Но Сабрина не замечала слуг; она с любопытством поглядывала на мужчину и женщину, стоявших чуть поодаль, на присыпанной снегом траве. Мужчина был стройный, высокий и широкоплечий, с иссиня-черными волосами и в элегантном теплом плаще — почему-то именно плащ сразу же привлек внимание Сабрины. Этот джентльмен стоял, чуть наклонив голову, и внимательно слушал собеседницу. Дама же была в розовой мантилье с широким меховым воротником, а ее неприкрытые шляпкой волосы поблескивали под лучами яркого солнца, словно золотая монета. Удивительной белизны руки этой леди теребили складки мантильи, голос же звучал негромко, но очень мелодично.