Соблазн гнева - [23]

И потому она кое-как затолкала изысканные вещи назад в мешок и крепко-накрепко завязала его.

* * *

И снова мысли Марины вернулись к горничной Вере. Интересно, сколько ей платил Дикулов? Сейчас бы Марине прислуга никак не помешала. Пол грязный, в ванной гора нестиранного белья, корзина битком набита, в мойке на кухне посуда уже не помещается… и что прикажете со всем этим делать?

Чертова дрянь эта Верка, дрянь, как любая прислуга… только и знают эти горничные, что подсматривать за хозяевами!

Хотя вообще-то…

Вообще-то, наверное, серая мышь не могла предположить, что Марина окажется господину Дикулову неродной. Да и кому бы такое пришло в голову? Вера хотела сделать как лучше, хотела, чтобы господин Дикулов не отдал сгоряча свое состояние в руки женщины, обманувшей его, решившей родить от любовника и сделать при этом вид, что отец младенца – ее законный муж… Вера беспокоилась о Марине, потому что Марина помогла ей, дала возможность учиться.

Ай, ну ее, эту Верку. Забыть о ней, и все тут!

Но в ушах Марины продолжал навязчиво звучать голос бывшей горничной. Она позвонила днем, когда веселье в дачном коттедже только-только начало набирать обороты.

– Марина Сергеевна, это Вера. Вы уж извините, что я вас побеспокоила, просто тут такое дело… Даже не знаю, как сказать.

– Говори как есть, – посоветовала уже основательно поддавшая Марина.

– Да понимаете, я у вас одну книгу забыла, она в кухне лежала, вот я о ней и не вспомнила, когда вещи собирала. Ну, подошла к вашему дому и вижу: Инна Григорьевна подъезжает, да не одна, а… ну, в общем, с молодым человеком.

– Ну и что? – удивилась Марина. – Подвез ее кто-то, что особенного?

– Нет, не подвез, – возразила Вера. – Она его через черный ход в квартиру впустила.

– Через черный? – нахмурилась Марина, пытаясь сообразить, зачем бы мачехе вести кого-то через кухню. – Почему через черный?

– Вот и я удивилась, – тихо сказала Вера. – И… Уж простите меня, только мне это не понравилось. Вы и ваш батюшка так мне помогли, так помогли… В общем, я подсмотрела.

– Как это подсмотрела? Откуда?!

– Да понимаете, там ведь напротив… то есть я хочу сказать, из подъезда того дома, что с Малой Конюшенной, окно спальни господина Дикулова хорошо видно. Я когда уборку делала, не раз замечала, как там разные молодые люди на подоконнике сидят, курят… значит, войти в подъезд можно, не заперто. Я и пошла туда.

– И что увидела? – осторожно спросила Марина, мгновенно трезвея.

– Вот то и увидела… нехорошее дело. Уж и не знаю, как быть. Думала Сергею Пафнутьевичу позвонить, да побоялась. Вы уж сами решите, ладно?

– Ладно, решу, – согласилась Марина. – Как дела-то? В смысле с институтом?

– Пока не знаю, экзамены-то еще не скоро. Но я занимаюсь, готовлюсь.

– Ну, учись, студентка.

Марина прекрасно помнила, как она размышляла, уставившись на мобильник. А потом, тяпнув для храбрости хорошую порцию шотландского виски, позвонила отцу.

И это, наверное, была самая большая глупость, совершенная ею за все годы ее жизни.

Около восьми вечера Марина все-таки решила, что кофе нужно купить сегодня, иначе придется бежать за ним спросонок, а это уж совсем никуда не годится. Ближайший гастроном находился буквально в пяти минутах ходьбы, так что выводить машину не имело смысла. Но что там на улице, как одеться?

Переключив телевизор на пятый канал, Марина выяснила, что температура за бортом – плюс десять по Цельсию. И что бы это означало? Черт побери, снова разозлилась она, вот так привыкнешь на машине передвигаться, а потом не знаешь, как одеться, если хочешь пешком пройтись. Плюс десять – это тепло или холодно? Если бы в квартире был балкон, можно было бы выйти на него и определиться. Но в историческом центре балкон – большая редкость, и уж конечно, Дикулов не стал специально искать для Марины квартиру с таким архитектурным излишеством. В его-то собственной квартире балконов целых три, специальный проект заказал, заплатил кучу денег за то, чтобы разрешили пристроить балкончики туда, где их сроду не бывало.

Из окна высунуться, что ли?..

Ай, пошло бы оно все!..

Марина снова разозлилась. И, накинув первую попавшуюся курточку, вышла из дома. Если холодно – значит, она простудится и умрет от двустороннего воспаления легких. И наплевать. Все равно это не жизнь.

Но холодно не было, и Марина с неожиданным удовольствием прошлась вдоль канала до магазина. Оказалось, что она соскучилась по людям, сидя в одиночестве и злясь на все без разбору. Правда, прохожие спешили по своим делам и на Марину внимания не обращали, но все-таки куда приятнее было видеть человеческие лица, а не мешки с барахлом, занявшие половину комнаты.

Бросив в корзинку две банки кофе «Якобс» и блок сигарет «Уинстон» (из соображений экономии она покупала теперь дешевые сигареты), Марина стала вспоминать, нужно ли ей что-нибудь еще. Вроде бы в прошлый раз она набрала всего с большим запасом, вот только фрукты забыла. Так, что здесь имеется? Апельсины и яблоки. Конечно, денег жалко, но что ж ей теперь, сдохнуть без витаминов? Яблоки «Фуджи», аппетитные, крупные, и стоят всего по шестьдесят рублей за килограмм. Разве это деньги – шестьдесят рублей? Ерунда. А с другой стороны – в Финляндии такие же яблоки стоят дешевле, один евро двадцать центов. Это Марина запомнила случайно. Прошлой зимой она с очередным возлюбленным решила встретить Новый год в Лапландии, полюбоваться на северное сияние, покататься на оленьей упряжке… ну и тоска же оказалась! Выпивки в этой чертовой Финляндии днем с огнем не найти, почти «сухой закон». На весь Хельсинки – два винных магазина, а в Лапландии и вообще ни одного. И сияния за всю неделю ни разу не было как назло. Но на обратном пути они заехали в какой-то супермаркет в Лапперанте, чтобы взять фруктов и воды. Вот тогда Марина и обратила внимание на цену яблок и авокадо. А бананы там вообще чуть ли не даром отдавали.