Соблазн эмиграции, или Женщинам, отлетающим в Париж - [40]

Российским официозом в этой истории делалась ставка на самую консервативную часть эмиграции, сепаратистски настроенных эмигрантов, которые ругали здесь своих, а выехав, ругают чужих. И при этом домой не возвращаются. Как только появилась возможность выезда, паразитически настроенные граждане первыми устремились всеми правдами и неправдами за рубеж «за бесплатным сыром». И при первой же возможности стали сдавать своих, теперь уже французов.

Ситуация, на мой взгляд, складывалась позорно и для нас здесь: довести дело до отнятия ребенка судом, сохранив при этом квартиру и машину, за два года так и не начав работать, живя на иждивении бывшего мужа, – в этом виделось мало достоинства. За время перестройки нашим женщинам довелось пройти через жестокие бракоразводные процессы, вырастить своих детей в условиях полного отсутствия государственной поддержки и защиты, заменяя собой растерявшихся мужчин (этот извечный, верно выделенный Ю. Лотманом образ женщины-матери, женщины-героини)[140]. Это была школа покруче той, которую прошли дамы, решившиеся на международные браки. Эмигрантские «мульки» шифровались быстрее и не так, как могли рассчитывать рассказчики[141].

В своих интерпретациях журналисты настаивали на дискриминации иммигрантов по национальному признаку. Из поля зрения совсем выпала история самой девочки и ее будущее. Маша фигурировала как некоторый абстрактный ребенок, которому, по словам ее матери, не давали говорить по-русски, срывали крест, пугали, а саму мать изолировали. Многочисленные факты (свидетельства одной из бывших нянь Маши о том, что мать практически не занималась ребенком, свидетельства знакомых о том, что девочка была нелюдима, неконтактна еще до отнятия у матери, а также тот факт, что ребенок вообще плохо разговаривал), указывающие на то, что девочка по меньшей мере педагогически запущена.

«Огонек» стал разрабатывать тему в официальном ключе[142].

Другой ракурс показала программа «Независимое расследование с Николаем Николаевым», тогда выходящая на НТВ. В экспедицию в эмиграцию съездила съемочная группа вместе с Еленой Горчаковой, которой удалось за три дня повстречаться даже с бывшим мужем мадам Захаровой, до сих пор отказывавшимся от интервью российской прессе. На программу были приглашены известные психологи Константин Сурнов, Александр Полеев, писательница Мария Арбатова.

Эксперты во время программы были единодушны в своих оценках. Я бы даже сказала, оценки были еще более жесткими, чем те, на которые я решилась в эфире: «Ситуация типичная для международной панели», «Вы бы (обращение к Наталье Захаровой), может, сначала на работу устроились, чтобы вам поверили, что вы можете за что-нибудь отвечать», «Девочка должна воспитываться в нормальной французской семье». Аудитория поляризовалась «за» и «против». Сценарий программы провоцировал такую оппозицию. Слово дали в телемосте Патрику Уари, который никак не тянул на злодея со своей субтильной внешностью и вялостью речи, но ему, впрочем, тоже досталось на орехи от публики. Зачем-то вытащили на свет божий детектор лжи, или полиграф, чтобы проверить правдивость высказываний и убеждений Натальи Захаровой (и он-таки показал ее 98-процентную правдивость. Что можно было сказать? «Правдивей Мюнхаузена нет»). Конечно, за всей это грязью и живодерней, в которую были включены все, кто пытался вмешаться в эту историю, стояли вполне человеческие амбиции: мужская – защитить женщину с ребенком, соотечественницу, женская – оградить от патовой ситуации ребенка. Психологи, которые видели всю сложность ситуации, пытались увести обсуждение из публичного поля в профессиональное. Но последнему препятствовали журналисты, подстрекаемые самой Захаровой. Наталья и во время программы показала себя невозмутимой, с хорошей психической устойчивостью дамой. На программу она пришла в сопровождении двух элегантного вида французов («мои друзья»), которые возглавляли фонд поддержки «русской матери».

Еще до выхода программы в эфир в «Огоньке», корреспондента которого не пустили на программу из-за того, что он был обыкновенно пьян, появилась заметка о плане «НТВ – Маховской». Публика предупреждалась о руке опытного психолога в предстоящей программе[143].

Мое высказывание во время программы было довольно мягким, корректным, и однозначным. Но поскольку оно было первым в записи, эффект произведен был довольно сильный. «Это поведение богемных женщин в эмиграции, тех, кто не знает ответственности за детей и не знает, как их воспитывать. Мадам Захарова относится к такому типу женщин, которые всегда алчут внимания и денег. Они психологически опасны для своих детей. И социально – для нас. Особый цинизм – открыть фонд в стране, где давние идеалы материнства, эксплуатировать их. Я не верю ни одному слову, которое здесь произносит мадам Захарова».

После программы какие-то театральные критики, кинулись писать о психологах-управдомах. По ночам звонили с вопросами типа «Когда прекратится геноцид русских во Франции?» На какое-то время жизнь была обезображена кошмарами, которые я в принципе ценю: они способствуют резкому осмыслению реальности. И понимаю: свободное волеизъявление раздражает людей несвободных. Не было ничего удивительного и в том, что представители двух самых древних публичных профессий испытывали друг к другу притяжение и симпатию