Собирайся, мы уезжаем - [4]

Марина всегда хотела увидеть хоть одну из работ матери, но мать говорила: «Нечего тебе там делать». Случай представился, когда Марина училась во втором классе. Тогда умер Черненко, и школа не работала. Девать Марину было некуда. Мама привезла ее в огромное серое здание, завела в кабинет, посадила за стол, на котором стояла машинка, дала кипу листов и показала, как их заправлять. «Можешь что-нибудь напечатать. Я скоро вернусь», – сказала она и ушла на общее собрание коллектива по случаю смерти генерального секретаря.

Марина осталась одна в запертом кабинете. Вставила лист, как показывала мать, и три раза напечатала алфавит. Было интересно искать буквы на клавиатуре. Вдруг она услышала строгий громкий голос: «Встаньте, товарищи, объявляется минута молчания». Марина от испуга вскочила со стула и замерла. Играла грустная музыка. Потом затикали часы. Марина стояла и плакала от испуга. Почувствовала, как колготки стали мокрые, и заплакала навзрыд от стыда. Когда мать зашла в кабинет с чужими людьми, Марина стояла ровненько, держа спину, и тихо плакала. Мать кинулась к ней, обняла, начала успокаивать. «Какой мудак оставил радио включенным? – спросила мать коллег. – Поехали домой, ничего страшного», – сказала она Марине.

По дороге они заехали в «Детский мир» и купили огромную черную плюшевую обезьяну. Обезьяна была страшная, с кровавой раной вместо рта, и Марине она совсем не нравилась. Но сказать матери об этом она не решилась. Мать отдала ей пакет с обезьяной, и Марина держала его на вытянутой руке – боялась, что пакет дотронется до ноги в уже высохшей колготке и обезьяна ее укусит.

Летом они уезжали на море. Мама приходила и говорила: «Собирайся, мы уезжаем». Марина очень боялась ездить – ей казалось, что они не вернутся.

Первые два-три дня они ходили купаться, мать играла с ней в крестики-нолики, заплетала косички по утрам. Марина была счастлива. Иногда на мать находило, и она «бралась за дочь». Подговаривала ребят из числа отдыхающих, тех, кто повыше, они делали руки замком, а Марина должна была залезть на руки и прыгнуть с пирса и с рук «рыбкой». Войти без брызг. Если больно ударялась об воду животом, нужно было прыгнуть еще раз – правильно.

Или мама брала катамаран и увозила Марину далеко от берега. Там произносила всегда одну и ту же фразу: «По-хорошему или по-плохому?» Если Марина выбирала «по-хорошему», то она должна была сама прыгнуть в глубину с катамарана и доплыть до берега. Если по-плохому, то мать ее просто сбрасывала в воду и крутила педалями, чтобы Марина не догнала. Марина боялась медуз и глубины, но еще больше она боялась разочаровать или расстроить маму. Поэтому держала свои страхи при себе, за сжатыми зубами, и прыгала «рыбкой» или плыла.

Но это было лучше последующих дней, когда мать «забирали» соседки по жилью – поговорить, посоветоваться. Мать работала юрисконсультом даже на отдыхе. Плату брала натурой – проживанием, например, или вином с фруктами. Марину сдавали на руки старшим девочкам – хозяйским, соседским. Потом мать садилась и считала деньги. Денег до конца отпуска всегда не хватало. «Я пошла играть. Ты знаешь, что делать», – говорила мама.

Маринина мать была игроком. Преферанс, нарды, шахматы, шашки. Подходило все, что передвигалось и умещалось на столе. Только на деньги. Мать играла блестяще, но рисковала и заигрывалась. Марина ждала, когда большая стрелка дойдет до двенадцати, а маленькая – до одиннадцати, и шла забирать – днем мать всегда показывала ей дорогу, место, где будет играть, и назначала время. Марина приходила, стучалась, заходила в прокуренную комнату, где сидели страшные мужчины, и говорила: «Мама, пойдем». Мать вскакивала, улыбалась, отшучивалась, забирала выигрыш и убегала. Отыграться обещала завтра. Так они доживали до конца отпуска.

Назад всегда ехали отдельно – мать в купе, Марина у проводницы. Билеты были «оторваны» в день отъезда, а последняя красная потная десятка сунута в руку сердобольной женщине со значком-птичкой на груди.

Когда Марина была в третьем классе, мать отправила ее жить к бабушке, на Кавказ. Пришла и, как обычно, внезапно сказала: «Собирайся, ты уезжаешь».

– Мы уезжаем? – переспросила Марина.

– Нет, ты уезжаешь. Одна. У меня работа. Ничего, двое суток, и будешь на месте.

– А куда?

– К бабушке. Она тебя встретит.

Бабушка жила в Осетии. Где находится это место, Марина не знала, но название было очень красивое. На вокзале мать привычно завела Марину в купе проводницы, Марина все хотела признаться матери, что бабушку плохо помнит. Только запах и старое платье с большими пуговицами. Но мать сначала разговаривала с проводницей, а потом заспешила на работу. Даже отхода поезда не стала ждать.

Проводница кормила Марину пирогами и курицей. Через двое суток высадила на пустой станции. Марина стояла с чемоданом на перроне – ее никто не встречал. Подошел сторож и спросил что-то по-осетински. Марина не поняла. Взяла чемодан и села на лавочку. Сторож ушел и через пять минут вернулся с женщиной. Женщина спросила по-русски: «Чья ты девочка?» – «Мамина», – ответила Марина. Потом подумала и добавила: «Меня зовут Марина Крылова. Я из Москвы приехала. К бабушке». – «Хорошо», – сказала женщина и ушла. Еще через пять минут они вернулись уже втроем – сторож, женщина и старик. Старик взял чемодан и сказал что-то по-осетински. «Иди с ним, – сказала женщина по-русски. – Он тебя отвезет». – И сунула в руку Марине что-то твердое и зеленое, завернутое в промасленный пакет. Марина, держа сверток, пошла за стариком, села в машину. Осторожно развернула сверток. Старик посмотрел и опять что-то сказал. Она не поняла. Старик пошамкал губами: «Кюшай». Она отломила кусочек и положила в рот. Ничего вкуснее в жизни не ела. Халва с семечками.