Собиратель сердец - [17]

Удара вывела их из Лортуны к дороге, и чары отпустили девушку, она вырвалась из его хватки и побежала. Он тут же заиграл, и она зажала уши руками.

— Хватит! — закричала она. — Я пойду. Я не буду бороться. Но дай мне самой выбрать. Не нужно чар.

Он прекратил играть, огонь надежды пылал все ярче. Да, да, она пойдет по своей воле. Конечно, это правильная девушка. Как королева.

— Клянешься?

Он замерла, а потом прижала ладонь к сердцу.

— Клянусь.

— Весь путь до Таллита?

— Весь путь к Спящему принцу, — тихо сказала она бледным лицом. — Я слышала историю. Я знаю.

— Историю? — спросил он, склонив в вопросе голову.

— Ты ведь ее знаешь?

— Я живу в ней. Я не слышал ее и не читал.

Она окинула его взглядом.

— Я могу рассказать ее тебе по пути?

Он согласился после паузы. Она смотрела на дудочку, и он спрятал ее в карман, но мог легко достать и вернуть ее, если девушка попытается убежать. Но она подошла вместо этого к нему.

— Давным-давно в золотом королевстве Таллит… — начала она, и они пошли на запад вместе.

* * *

Ее звали Димия. Ей было шестнадцать, она год работала в замке. У нее было два брата, Эшер был мертв, а Таул работал стражем в замке. Она не говорила об Эшере, поджимала губы, едва обсуждала Таула, сказав лишь, что печально, что он останется один. Ее родителей убила чума, когда она была ребенком, и их растила бабушка, которая умерла на два месяца раньше Эшера. Димия рассказал Вестнику, что рада, что бабушка не видела смерть Эшера. Что рада, что ей не придется скорбеть по единственной внучке. Она говорила это просто, не жалея себя, и Вестник был восхищен.

Она будет прекрасной королевой, которая по своей воле шла к тому, что считала своей гибелью. Как в настоящей сказке: из лохмотьев к богатству, из служанки в невесту принца.

Все это он узнал по пути после того, как она рассказала историю Спящего принца. Вестник был очарован ее историей, и своей, историей его отца, его тети и бабушек с дедушками, его матери, и это пленило его, он не переставал думать об этом. Его бедная, бедная мама. Он сочувствовал отцу, полюбившему не ту девушку, и матери, полюбившей принца, алчность и слепота их отцов погубила их. Впервые он понимал разочарование отца, ведь он лежал, скованный, и только его плоть и кровь могли освободить его. Он видел почет в своей роли. Да, те девушки умерли, но не по его вине, не по вине отца. Виноват был крысолов, яд и проклятие, виноват был дед Вестника из-за его хитрости. Он и его отец были жертвами, как и девушки до Димии.

Он ни разу не использовал дудочку на пути из Лормеры через Трегеллан к реке. Хотя она плакала, пока шла по Западному лесу, она делала это тихо, серебристые слезы лились по ее лицу, капали на одежду. Голову она всегда держала высоко, смотрела на горизонт. В Трегеллане он начал воровать безделушки для нее: сладости, кусочки медовых сот, кружевную шаль, самодельного воздушного змея. Он прижимал их к ее рукам, она печально улыбалась. Он хотел сказать ей, что все будет в порядке, все указывало на то, что ее поцелуют, а не убьют, ей дадут замок, что будет не хуже того, в котором она убиралась в Лормере.

Ночью она лежала рядом с ним, сжимала его ладонь, глаза были закрытыми, она ровно дышала. Он не знал, спит ли она, но ее лицо выглядело мирно, он часто смотрел на нее, любовался. Так раньше не было. Она шла, потому что хотела, потому что желала этого.

В Трегеллане он украл для нее плащ и платье, отвернулся, когда она переодевалась. Зеленый муслин ей шел, ее кожа сияла, темно-коричневый плащ был цвета ее глаз. Этой ночью он сидел за ней и расчесывал ее волосы, его желудок странно сжимался, когда она вздыхала.

— Почти дома, — тихо сказал он.

Она напряглась, а потом расслабилась.

— Да, скоро все закончится.

Этой ночью она не закрыла глаза, она смотрела на небо. Он лежал рядом с ней и смотрел, как она скользит взглядом по небесам, следил за путем луны, движущейся в ночи. Небо побагровело, порозовело, это был знак, что сегодня пойдет дождь, но в ней была своя буря, ее тело содрогалось от всхлипов. Он держал ее, обвил руками, и она плакала в него, ее туника промокла от слез. Она долго не могла перестать дрожать, не могла успокоить судорожное дыхание.

Ее лицо было серьезным, когда она посмотрела на него, губы были сжаты решительно.

— Я готова, — сказала она, и он кивнул.

Он хотел сказать ей, что думает, что для нее все пройдет по-другому, но слова застряли в горле.

«Не испорть ничего», — сказал он себе. Он не знал, как работает проклятье. Лучше играть роль, пока оно не снято полностью.

— Идем, — сказал он.

Они поднялись, он поцеловал ее лоб, и она застыла.

— Прости, — начал он, но она прижала палец к его губам.

— Я не хочу умирать, — сказала она, он покачал головой.

Ее палец прижался сильнее к его рту.

— Я не хочу умирать, но, более того, я не хочу умирать, ни разу не поцеловавшись.

А потом ее губы сменили ее палец, кожа быстро коснулась кожи. Его губы потрясенно раскрылись, во рту разбушевался ураган эмоций. Она снова поцеловала его. Ему нравилось это ощущение. А потом она открыла рот, и их рты заработали ритмично. Поцелуй был неловким и влажным, но для них обоих это был первый раз.