Собеседник - [4]

Утром, вдыхая свежесть, скакал он в сопровождении грума по одичавшим полям поместья. Несмотря на свой возраст, на дни и ночи, проводимые теперь в пыли книг, он ощущал себя сильным и смелым. Воберн никогда не видал в своих стенах доктора. Владелец его легко брал барьер, направляя уверенной рукой любимую кобылу Джессику. Лисицы, размножившиеся в пределах ограды, манили его к неистовым скачкам. Преследуя их, пускал он лошадь во весь карьер, ежеминутно рискуя сломать себе шею, оглядываясь на далеко отстававшего грума.

Внезапно, как все в его жизни, явилась к нему страсть собирательства. Случайно забрел он в галерею картин и статуй и рассеянным взглядом обвел ее стены. На другой же день приказания его полетели во все концы света. Лорд Эльмор не жалел денег; послушные убеждениям его золота, корабельщики безжалостно отламывали фронтоны на островах Греции и погонщики мулов перевозили шедевры, алчно сорванные с алтарей испанского монастыря. Старьевщики Лондона и Парижа слали ему самые редкостные и самые дорогие вещи. Вобернское аббатство превзошло вскоре все сокровищницы королей и банкиров, и слава его была тем более велика, что собрание лорда Эльмора не было доступно ни одному из смертных. Вежливым отказом или презрительным молчанием отвечал он на все обращенные к нему просьбы. Немалое число слишком настойчивых посетителей должно было возвратиться вспять, повеся нос, от самых ворот знаменитой ограды. Один журналист и художественный критик, попытавшийся тайком перелезть через нее, получил в зад целый заряд дроби в наказание за свою дерзость.

Ни книги, ни картины не научили лорда Эльмора спокойствию. Может ли мудрость других утишить сердце того, кто не нашел успокоения в собственном опыте? Отшельник Воберна был далек от какой-либо покорности. Там, где надо было размышлять, он кипел. Он требовал на все немедленных и точных ответов, как если бы писавший книгу философ или ученый был шкипером его корабля или одним из его чернокожих министров. Знание раздражало Эльмора своею неоконченностью и вера своими сомнениями. Он научился презирать и то и другое, и тогда решил переделать все, что было сделано человечеством с начала и до конца. Он открыл свою астрономию и изобрел свою математику. Он переписал заново всю историю народов и царств, убежденный, что действительная история была сплошной ошибкой. Эльмор выдумал, наконец, по своему образу и подобию своего Бога и тогда, преисполненный дьявольской гордостью, перестал читать.

Страсть к картинам покинула его при других обстоятельствах. Он возвращался однажды с охоты на лисиц, испытывая необычную усталость. Был туманный день конца октября. Пробудившийся к полудню ветер гнал сквозь сырой парк белые фантомы осени. Лорд Эльмор слез с лошади и шел по песку аллеи, направляясь к перрону, где дожидался его почтительно склоненный Огюст. Слуга поднял голову, лицо его, обращенное к верхушкам парка, изобразило ужас. Лорд оглянулся, над зеленой лужайкой плыло облако, принявшее человеческую форму. Эльмор узнал очертания леди Елены. Одна туманная ее рука протянулась и бесконечно удлинилась, обвивая каменные массы аббатства. Край облачных одежд окутал выступ стены. Видение рассеялось, послышался вздох, подобный стону Эоловой арфы. Лорд Эльмор задрожал с головы до ног и устремился в дом. Ища забвения, поспешно прошел он в картинную галерею. Он не узнавал более ее стен. Обилие женщин, богинь и ангелов, глядевших на него из золотых рам, поразило его. Во всех он угадывал теперь сходство с леди Еленой. Одни удержали ее улыбку, тогда как другие воспроизводили, казалось, ее слезы. Он видел всюду ее глаза, ее волосы, ее плечи, ее руки. Ее присутствие утверждалось, воплощалось и множилось. Лорд Эльмор испытал панический страх. Он выбежал вон из галереи и повесил на ее дверях тяжелый замок.

Большая часть слуг давно покинула его, вскоре ушли последние, кроме Огюста. Владелец Воберна остался доволен этим. Разве не мог француз один заменить для него всех остальных в их разнообразных услугах? Он убирал постель и стряпал, чистил лошадь и сопровождал его в качестве грума. Он был все так же молчалив и все так же искусен. Он был все тем же вечным и немым его собеседником.

Огюст водворился в обширной кухне, поблескивавшей по стенам медной и оловянной посудой. Эльмор теперь спускался туда, чтобы завтракать и обедать на тяжелом дубовом столе. По вечерам он садился на стул у огромного пылающего очага и усаживал перед собой француза на низенькую скамью. Лорд Эльмор пил стаканами вино из темной бутылки и рассуждал, обращаясь к своему собеседнику. Он излагал ему тайны своих открытий и дерзость своих догадок. Огюст улыбался, казалось, беззубым ртом. Он сидел неподвижно, полузакрыв глаза и сложив на коленях руки. Было невозможно понять, жив он или умер, спит или бодрствует. Эльмор напрасно возвышал иногда голос и яростно вращал у самого его носа длинными пальцами. Лорд замахивался вдруг, чтобы ударить слугу, но, опомнившись, опускал руку как плеть, допивал последний глоток из бутылки и, шатаясь, шел спать.

Однажды повествовал он, с какими усилиями проник в тайну дьявола. Взволнованный важностью своих рассуждений, он чаще обычного опрокидывал в горло стакан. Все колебалось и танцевало в его глазах, подобно тем языкам пламени, которые яростно прыгали в огромном отверстии очага. Огюст, застывший на своей низкой скамейке, казался ему исполняющим неприличную сарабанду. Желая удержать его, лорд Эль-мор схватил и приподнял его за локоть. Старик соскользнул вниз как безжизненное тело. Этого мнимого сопротивления оказалось достаточно, чтобы привести Эльмора в ярость. Пинком ноги он толкнул в огонь своего собеседника.