Собака, которая выла - [15]

Фоули, готовый, видимо, нанести Перри Мейсону удар в челюсть, глубоко вздохнул и с усилием овладел собой. Перри Мейсон стоял как вкопанный, не отступив ни на дюйм.

Фоули медленно повернулся к Пембертону и сказал тихим придушенным голосом:

— Что-то ведь можно сделать с этой свиньей Картрайтом? Нам удастся получить ордер на арест?

— Вам, думаю, удастся, — ответил Пембертон, — но выдать его может только окружной прокурор. Откуда вам известно, что она уехала с ним?

— Она сама написала в записке, — сказал Фоули. — Вот, читайте.

Он сунул записку Пембертону, резко повернулся и ушел в другой конец комнаты. Дрожащей рукой он прикурил сигарету, прикусил губу, затем вытащил из кармана носовой платок и громко высморкался.

Миссис Бентон по-прежнему находилась в библиотеке, не попытавшись испросить разрешения или как-то объяснить свое присутствие. Два раза она посмотрела на Клинтона Фоули долгим напряженным взглядом, однако тот стоял у окна спиной ко всем, уставясь в пространство пустыми глазами.

Помощник шерифа развернул записку; Перри Мейсон подошел и заглянул ему через плечо. Пембертон стал так, чтобы Мейсону не было видно, но Мейсон добродушно взял его за плечо и повернул обратно.

— Будьте человеком, — попросил он.

Пембертон больше не пытался загородить записку от Мейсона. Они прочитали ее одновременно. Она была написана чернилами и гласила:

«Дорогой Клинтон!

На тот шаг, который я сейчас сделаю, я решаюсь скрепя сердце. Знаю, какой ты гордый и как не любишь шумихи вокруг своего имени. Я постараюсь обставить все так, чтобы ты как можно меньше страдал. Несмотря ни на что, ты был добр ко мне. Я думала, что люблю тебя. Еще несколько дней тому назад я верила в это всем сердцем, но потом узнала, кто поселился в соседнем доме. Сперва я рассердилась или подумала, что сержусь. Он следил за мной в бинокль. Мне нужно было тебе рассказать, но что-то заставило меня промолчать. Я хотела с ним повидаться и, когда ты уехал, устроила встречу.

Клинтон, бессмысленно тянуть с этим обманом. Я не могу с тобой жить. Я и в самом деле тебя не люблю; было минутное обольщение — и миновало.

Ты всего лишь огромный зверь, наделенный магнетической силой. Тебя тянет на женщину так же, как мотылька — на огонь. Я знаю о том, что происходило здесь, в этих стенах, но не виню тебя, потому что считаю — с тебя нельзя спрашивать, такой уж ты человек. Но в одном я твердо уверена: я тебя больше не люблю. Думаю, никогда не любила. Думаю, во всем виновато то обольщение, то загадочное твое гипнотическое обаяние, которому не могут противиться женщины. Как бы там ни было, Клинтон, я уезжаю с ним.

Делаю это так, чтобы избежать малейшей шумихи. Даже Тельме Бентон я не скажу, куда направляюсь. Ей будет известно только одно: я взяла чемодан и уехала. Если хочешь, можешь сказать ей, что я отправилась погостить у кого-то из родственников. Если ты не предашь случившееся гласности, то я и подавно.

На свой лад ты неплохо ко мне относился. Ты ни разу не отказал мне ни в чем материальном. Единственное, чего ты не можешь мне дать, — это верная любовь; не можешь ты и насытить мне душу, как может только он. Я уезжаю с ним и знаю, что буду счастлива.

Прошу, постарайся меня забыть. Поверь, я желаю тебе всего самого доброго,

Эвелин».

— Она не называет имени Картрайта, — шепотом сказал Мейсон.

— Имени не называет, — ответил Пембертон, — но упоминает его как соседа.

— К тому же, — добавил Мейсон все так же шепотом, — есть в этом письме что-то такое, чего…

Фоули резко повернулся и отошел от окна. От ужасного горя, в которое он, казалось, был так глубоко повергнут, не осталось следа. В его жестах и в голосе сквозила холодная целенаправленная ярость.

— Вот что, — заявил он, — я человек состоятельный и охотно отдам все до последнего цента, только бы посадить этого негодяя на скамью подсудимых. Он сумасшедший, жена моя сумасшедшая. И оба они — сумасшедшие. Он разбил мне семью; он обвинил меня в преступлении; он обвел меня вокруг пальца, заманил в ловушку и предал — видит Бог, он за это заплатит! Я требую, чтобы вы его изловили и возбудили против него уголовное дело на каком угодно основании — о нарушении постановлений, о незаконном пересечении границ между штатами, о чем угодно. Я оплачу издержки по делу, во сколько бы они мне ни обошлись.

— Хорошо, — сказал Билл Пембертон, сложив записку и отдавая Фоули. — Я возвращусь и представлю рапорт. Вам лучше поехать вместе со мной — сможете поговорить с Питом Доркасом. Доркас придумает, что против него выдвинуть. После этого можете обратиться к услугам частного сыскного агентства, если вам некуда девать деньги.

— Не мог бы я, — спросил Перри Мейсон, — позвонить отсюда по телефону?

Фоули поглядел на него с холодным бешенством.

— Звоните, — ответил он, — а затем убирайтесь.

— Спасибо за приглашение, — невозмутимо сказал Перри Мейсон. — Позвонить я во всяком случае позвоню.

Глава V

Перри Мейсон позвонил Делле Стрит:

— Это Мейсон, Делла. Я говорю от Клинтона Фоули, того самого, на чью собаку жаловался Картрайт. Вам удалось с ним поговорить?

— Нет, шеф, — ответила она, — я час с лишним названивала ему через каждые десять минут, но никто не ответил.