Собака, которая спасла мир - [52]

– Где-нибудь щиплет? – спрашивает Клем. Я мотаю головой.

– Хорошо – значит, нет царапин, через которые вирус мог бы проникнуть внутрь. Эта штука чертовски жжётся, если на царапину попадает. Думаю, Джорджи, жить будешь.

Я начинаю всхлипывать от облегчения, и Клем обнимает меня. Краем глаза я вижу спешащего по аллее Рамзи – он сосредоточенно рассматривает землю, чтобы меня не смущать, что очень мило с его стороны.

– Прости, Джорджи. Это всё, что я смог найти. Оно на твоей двери висело.

Я прячусь за дверью амбара, и Рамзи с обратной стороны протягивает мне мою пушистую пижаму-комбинезон в виде спаниеля с болтающимися ушами и хвостом.

Я застёгиваю комбинезон-спаниеля (тапочки ему под стать прилагаются – спасибо, Рамз), пока Рамзи с Клемом с помощью щётки и остатков антисептика убирают наделанный мистером Мэшем кровавый беспорядок. Он наблюдает за ними, положив голову на передние лапы.

Он словно говорит: «Простите за бардак, парни. Я не хотел. Видите ли, мне не очень хорошо».

Потом мы втроём сидим на клочке травы у амбара. Клем поджёг мою одежду (включая мои любимые джинсы), облив её бензином, и она горит и тлеет в ржавой железной костровой чаше.

Мы молчим целую вечность, и наконец я говорю:

– Он умрёт, да? Мэшик? Это же собачий мор?

Клем вздыхает. Он кладёт ладонь мне на плечо и пожимает его. Он ничего не говорит: ничего, которое означает «да». Я знала, что так будет, но – странно – меня не тянет опять расплакаться.

Вместо этого я с усилием сглатываю и смотрю вдаль, за наш дом на вечерне-синее небо и мамино дерево, согнувшееся над горизонтом.

Глава 48

Теперь это наша общая тайна. Моя, Рамзи, Клема.

У меня в амбаре умирающая собака. И опять же – угадайте что? – это полностью моя вина.

Следующие три дня я не могу думать ни о чём другом. Я не могу рассказать папе, потому что тогда придётся рассказывать и про то, как я вломилась в Сент-Вуф, а кто знает, к чему это приведёт? И я определённо не собираюсь внезапно открываться Джессике.

Нет. Это ещё один секрет, который мне придётся хранить.

И всё это время часы отсчитывают время до того дня, когда правительство начнёт выбраковку всех собак. Мы больше не хотим слушать новости ни по радио, ни по телевизору. Я отключила все новостные уведомления на телефоне. Потому что если случится что-то хорошее – я услышу и так. А если плохое – я не желаю об этом знать.

Большую часть времени я провожу в тёплом амбаре: наблюдаю, как бедный мистер Мэш трясётся, и поглаживаю его по ушам руками в толстых перчатках. Он не понимает, почему не может облизывать меня, как раньше. Не понимает, почему мне приходится держать его в амбаре и крепко хватать за ошейник, когда я подхожу ближе, не давая на меня прыгать.

Он не понимает, что умирает, и, возможно, это к лучшему.

Он много пьёт и много писает, но слабеет и не может встать, чтобы сходить по-маленькому, так что по утрам, когда я прихожу, он лежит на мокром полу, и это всё воняет, и я опять начинаю плакать, чистя его. Я не помню, когда он в последний раз вилял хвостом.

Он даже больше не пукает. Никогда не думала, что буду скучать по его зловонным «ветрам», но так оно и есть.

Я почти не вижусь с папой. Джессика по-прежнему работает сутки напролёт; папа большую часть времени разъезжает на пикапе по другим владельцам автодомов, покупает запчасти. В мастерской их уже целые штабеля, и я ужасно боюсь, что скоро он может решить складировать некоторые из них в амбаре. Я предусмотрительно храню ключ от замка в кармане, а не оставляю под горшком.

А Клем? Он считает, я просто должна во всём признаться и вызвать ветеринара, чтобы мистеру Мэшу сделали «инъекцию».

Мы стоим в мастерской, когда Клем опять говорит это, раз, наверное, в пятидесятый, и я психую.

– То есть убить его, а? – кричу я. – Разве ты не понимаешь? Я от этого его и спасла вообще-то!

Клем не кричит на меня в ответ. Он откладывает гаечный ключ и прислоняется к верстаку, качая головой.

– Но ничего хорошего из этого не вышло, не так ли, Джорджи? Все остальные собаки из Сент-Вуфа теперь спят в собачьем раю, а бедный мистер Мэш блюёт, писается и какается не сходя с места, а нам приходится наблюдать за этим. Это жестоко, Джорджи.

Я ничего не могу ответить. Конечно, он прав. Я знаю, что должна сделать. Мы молча стоим, а по радио передают новости.

– …эксперты заявляют, что о лекарстве от смертоносного собачьего мора, бушующего по всему миру, в настоящее время остаётся лишь мечтать, и опасения, что любое открытие состоится слишком поздно и не успеет спасти миллионы домашних любимцев, всё возрастают.

Тем временем были подтверждены новые случаи смерти людей от заболевания…

Я не могу сдержаться. В меня словно вселилась какая-то другая Джорджи – я хватаю приёмничек с верстака и швыряю на землю.

– Хватит! Хватит! Хватит! – визжу я и наступаю на радио резиновым сапогом. Клему хватает ума не вмешиваться. Он просто отворачивается, возвращаясь к автодому, а я выбегаю из мастерской, несусь по полю к амбару и врываюсь в место заточения мистера Мэша.

Он лежит на полу и слабо виляет хвостом, когда я подбегаю к нему, забыв про осторожность и все правила, обнимаю, зарываюсь носом ему в уши, отчаянно пытаясь учуять его неповторимый собачий запах, но ощущая лишь антисептик, и повторяю раз за разом: