Собака, которая не хотела быть просто собакой - [39]

Оказалось, что Матт еще не утратил способности поражать нас. Он полностью разделил наше пристрастие: три дня не ел вообще ничего, кроме фруктов.

Ему нравились персики, мускусная дыня и вишни, но вишням он отдавал несомненное предпочтение. Сначала его смущали косточки, но вскоре он отработал довольно противную технику выплевывания их вместе с тонкой струйкой слюны через щель между передними зубами. В результате нам пришлось настаивать на том, чтобы, когда ел вишни, он целился в сторону от нас и автомобиля.

Мне никогда не забыть неодобрительных взглядов, адресованных Матту одним пассажиром на маленьком пароме, на котором мы переправлялись через реку Оканаген. Вероятно, это неодобрение было заслуженным. Матт представлял собой безусловно оригинальное зрелище, когда сидел на откидном сиденье автомобиля, с шоферскими очками высоко на лбу, и ел вишни из большой корзинки. После каждой ягоды он поднимал морду, высовывал ее за борт и небрежно выплевывал косточку в зеленые воды реки.

Белки, шотландцы и некоторые другие

После того как я попал под влияние моего двоюродного дедушки Фрэнка, я стал просто наказанием для моих родителей. Когда мне было пять лет, Фрэнк положил мне руку на плечо, и я по сей день еще не избавился полностью от ощущения этого телепатического прикосновения.

Дедушка Фрэнк был натуралист и коллекционер старой школы и был уверен, что всему тому, что дает природа, от орлиного яйца до костей динозавра, найдется место в комнате обычного дома. Он также утверждал, что узнать животных можно, только если жить вместе с ними. Он убедил меня в том, что если нет возможности жить среди диких зверей в лесах и полях, то лучше всего приносить их домой, чтобы они пожили с тобой. Я начал следовать его совету, и во время своей первой экспедиции молодого, но подающего надежды ученого я нашел и принес домой коровий череп и двух черных змей и поместил все это под своей кроватью.

Мама сказала, что змеи – неподходящие товарищи для пятилетнего, но Фрэнк, который пользовался в семье достаточным авторитетом, встал на мою сторону, и змеи прожили у нас несколько недель, пока о них не узнал хозяин дома.

Змеи эти были лишь первыми экземплярами в непрерывной веренице животных, в мехах, перьях или снабженных плавниками, которых я навязывал своим родителям. Только благодаря своей бесконечной доверчивости родителям удавалось как-то мириться с большинством моих гостей в нашем доме. Родители не пытались бороться с моей склонностью к практической зоологии. Мама, я думаю, надеялась, что из меня вырастет второй Торо[33], а может быть, она просто предпочитала, чтоб я сразу объявлял о своих любимцах, а не скрывал их до неприятного и неизбежного момента, когда их обнаружат.

Однако такие моменты все-таки имели место. Было время, когда я держал в книжном шкафу гремучих змей, – но этот эпизод закончился достаточно безобидно. Затем как-то, когда мне было шесть лет, я гостил неделю у бабушки со стороны папы. Однажды днем я отправился с другим мальчиком ловить рыбу, и мы поймали с полдюжины сомиков, или полосатых зубаток, как некоторые их называют. Я принес рыбок домой, чтобы иметь возможность пожить с ними рядом.

Бабушка Моуэт, чрезвычайно высокомерная, вызывающая почтительный трепет пожилая дама, была не склонна прощать детские проделки. Я поместил сомиков в таз для умывания без всякого намерения над кем-нибудь подшутить. У меня просто не было выбора, так как в доме не имелось лоханок для стирки, а спускное отверстие в ванне затыкалось настолько неплотно, что, принимая ванну, приходилось держать кран открытым.

Когда сомиков обнаружили, я не врал, а признался во всем и со слезами раскаялся: без раскаяния было не обойтись. Бабушка открыла мое преступление сама, поздно вечером, все остальные домочадцы уже крепко спали.

Она помирилась со мной, так как у нее было чувствительное сердце, но я сомневаюсь, чтобы она когда-либо полностью простила моих родителей.

Все годы до переезда в Саскатун в наших арендованных домиках и квартирах проживали не только мы трое, но и великое множество зверей. В Трентоне у меня была черепаха Блэн-динга – редкая сухопутная черепаха, которой я очень гордился: однажды она показала свое превосходство над всеми другими черепахами тем, что заговорила. Поверьте мне, она заговорила, – правда, только один раз и при необычных обстоятельствах. Тем не менее она действительно заговорила.

У нас в гостях были друзья моих родителей. Они благосклонно попросили меня показать им мою черепаху. Я с гордостью вытащил ее из ящика с песком, где она обычно жила, и пустил на обеденный стол. Мне стало досадно, когда черепаха отказалась высунуть из панциря хотя бы лапу. В раздражении я стал тыкать ее карандашом.

Черепаха медленно высунула голову, ее морщинистая мордочка грустно уставилась на нас, и затем необычайно ясно, но невообразимо унылым тоном она произнесла единственное слово.

– Йок! – сказала она отчетливо и затем без дальнейших объяснений снесла на стол яйцо.

Я держал этот кожистый объект, похожий на конфету «горошек» с начинкой из желе, на печке целых семь месяцев, но из него ничего не вылупилось. Полагаю, что моя черепаха была девственницей.