Собачья служба. Истории израильского военного кинолога - [10]

Не успела струйка дыма от сигареты как следует приласкать грубый потолок вышки, как этот самый закон подлости не замедлил проявиться в образе нашего офицера Лютана, материализовавшегося неведомо откуда. Это был огромный, под два метра ростом, полноватый, с густой, черной как смоль бородой офицер. Словом, Карабас-Барабас наяву, только без плетки в руках. В первые месяцы службы он внушал нам постоянный страх. Его взгляд был пугающим, а от звука его голоса по всему телу пробегали мурашки. И вот теперь этот человек, как неумолимый рок, приближался к нам. Вот он поднимается на вышку. Мы слышим его тяжелые шаги…

— Марк, ты курил? — тихо, почти вкрадчиво спросил он, очутившись возле нас.

Честно говоря, даже у меня коленки задрожали. Но Марк оказался крепче.

— Нет, — прозвучал тихий голос в благоухании сигаретного дыма. В нем едва слышались нотки неуверенности.

Опытный капитан дожимал:

— Марк, ты курил? — офицер чуть громче повторил вопрос.

— Нет, — его визави с наглостью обреченного, которому терять уже нечего, тоже добавил децибелов в свой голос.

— Марк, неужели ты мне врешь?! — офицер уже кричал.

Бедный нарушитель, поняв бессмысленность отрицания истины, ибо и ежу было понятно, что у него рыльце в пушку, отважился признаться в грехе, но отнюдь не робко:

— Да! — заорал Марк в ответ.

Офицер, судорожно сглотнув, развернулся и ушел! Быстрым шагом! Тогда мне это показалось фантастикой. Круче, чем достать билеты на выступление Бритни Спирс или в Йом Кипур получить разрешение раввина выпить холодного пива.

Лишь через год, после того как мы с Марком, уже настоящие файтеры[5], вспомнили эту историю, Лютан сказал, что хотел уйти как можно быстрее, чтобы не расхохотаться нам в лицо. Но тогда у Марка текли слезы. Он совершил самое ужасное нарушение, которое только возможно. Он соврал… С первого дня службы командиры внушили нам, что главным правилом для нас должна стать заповедь «Не врать!» В центре нашей большой военной палатки лежала тетрадь. На первой странице было крупно написано «Махберет Факим», ее еще называли тетрадкой совершенных нами нарушений, о которых хотим честно рассказать нашим командирам. И на протяжении всего дня каждый из нас не раз бегал исповедоваться в этой тетради! Мы вспоминали все, любую мелочь из нашего грешно прожитого дня, как то: «Утром я вышел в туалет и забыл оружие в палатке», «Я отжался всего лишь 30 раз, хотя сказано было отжаться 35», «Я опоздал в столовую на 4 минуты»… За каждую такую провинность полагалось строгое наказание. Но ни одно из них не шло в сравнение с той карой, которая полагалась за вранье. Этот принцип оставался неизменным и основным до конца всего периода службы.

Шли последние месяцы курса подготовки. Уже совсем скоро мы станем полноценными бойцами в кинологическом подразделении. Осталось совсем чуть-чуть. Были позади каждодневные изнурительные марш-броски, другие занятия и прочее, прочее, прочее, что требовалось для превращения изнеженного цивилизацией мальчика в настоящего бойца.

Но с первых дней нашей службы охрана базы осталась нерушимым условием. Шахар, один из солдат из нашего подразделения, решил не надевать рубашку под военную куртку, выходя на обычное ночное бдение. Постоянная усталость, ощущение приближающегося окончания подготовки и вполне понятная, во многих случаях простительная человеческая слабость — все это вместе взятое стреножило волю парня.

Лютан, как всегда, нагрянул внезапно:

— Шахар, ты надел рубашку под куртку? — как обычно тихо и спокойно спросил он.

— Да! — уверенно ответил Шахар.

Уже наутро он покинул наше подразделение навсегда.

Нет большего нарушения, чем ложь. Ведь если ты так боишься быть наказанным за свои ошибки и проступки, что готов врать, то как можно надеяться на тебя в ходе военной операции? Как можно тебе доверять, не сомневаться, что ты расскажешь ВСЮ правду о проведении удачной или тем более неудачной операции? И вот это «Не ври!» постепенно проникает в тебя, заполняет каждую клетку твоего организма. Даже странно, что два таких простых слова не были начертаны на Скрижалях Завета. Наверняка история человечества была бы другой — при условии их соблюдения, конечно.

В дальнейшем такое отношение к обману переносится военным человеком и в гражданскую жизнь. Большинство тех, кто служил в спецподразделениях, привыкли говорить правду, даже если это неудобно и может навредить твоей карьере или финансовому благополучию. На гражданке это знают. Возможно, частично именно из-за этого выходцам из спецподразделений проще находить работу и продвигаться в обществе. Ведь такие люди обладают самым ценным качеством — им можно ДОВЕРЯТЬ.

Что наша жизнь? Марш-броски!

Вся наша жизнь — это марш-броски. Школа, армия, университет — определенные этапы жизни, когда необходимо максимально выложиться для достижения поставленной цели. Бывает легко, бывает трудно. Иногда кто-то сходит с дистанции. Я привык к марш-броскам. Для меня они не только что-то неизбежное, но и нечто очень полезное. Предстоит марш-бросок? Отлично! Нужно собрать волю в кулак, сконцентрироваться — и вперед, к цели! К такой жизненной философии меня приучила армия. Сколько же у нас тогда было марш-бросков и походов! Случалось всякое. Иногда в армейский ботинок ненароком попадала колючка и все десять-двадцать километров терзала ступню, заставляя скрипеть зубами. Или плохо подогнанный армейский жилет так натирал бока, что к концу похода на них зияли огромные раны, будто тебя жестоко пытали. Такое случалось, особенно с новобранцами, довольно часто. Эти раны даже получили название —