Собачий род - [12]

— У него у самого сопли висят! — крикнула Алёнка и прилипла носом к стеклу.

За оградкой палисадника, в сугробе, стоял мальчик. Увидев Алёнку, засветился от радости, вытер рукавичкой нос, поправил сползавшую на глаза шапочку.

— Алёнка! — закричал обрадовано. — Выходи!

— Не выйду! — крикнула Алёнка и даже головой помотала — косички так и разлетелись в разные стороны.

— А чего? — обиженно спросил мальчик.

— Не хочу, вот чего!

Он снова шмыгнул носом, вытер его рукавицей.

— Выходи, — сказал почти умоляюще. — Хочешь, на Джульке покатаемся…

Алёнка скосила глаза: Джульки не было видно. Да и вообще на дороге никого не было, только за соседским забором хрипло лаяла здоровенная псина с ласковым прозвищем Малыш.

— Алё-он! — завел своё жених. — Выходи-и!..

Алёнка подумала. Вздохнула. Делать всё равно было нечего.

— Ладно, выйду! — крикнула она и погрозила фиолетовым, выпачканным фломастером пальчиком. Это она показала, чтобы Андрей высморкался. Андрей опять засветился, снял рукавицу и закричал радостно:

— Выходи! Я сейчас! — и побежал куда-то вбок — наверное, запрягать Джульку.

* * *

Джулька был здоровенной беспородной псиной, кудлатой, неопределенно-коричневой масти. Грозный с виду, с тяжёлым, хриплым басовитым лаем, он, бывало, пугал случайных прохожих чуть не до обморока. Пугал — и явно наслаждался этим. Это была его собственная игра: лежать под забором тихо-тихо, прислушиваясь. Пропустит своих, знакомых, пропустит молодого бомжа по прозвищу Рупь-Пятнадцать, который на зиму остался у здешних цыган в работниках. А как услышит чужие, торопливые, не слишком уверенные шаги, тут же морду высунет над хилыми досочками забора, да как рявкнет мощным басом!

Прохожих словно сбивало с ног. Спотыкались, отлетали к противоположной стороне горбатого переулка, а то и падали. И тогда Джулька, не скрываясь, с наслаждением начинал лаять — и словно голос треснутого колокола разносился над переулком: "Бу-ух! Бу-ух!"

Никто из чужих, конечно, не знал, что Джулька совсем не кусался. Честно говоря, ему и лаять-то было лень. Но он знал, как действует на людей его лай, а особенно — если он высовывал над забором жуткую, огромную кудлатую голову.

Катать Андрея он не любил. Но катал, понимая, что такова уж его собачья судьба. А вот Алёнку… Она была легкая, невесомая. Она нежно щекотала его за большим, как у медведя, ухом, — и он летел, грозно порыкивая на встречавшуюся на пути разную собачью мелочь, а Алёнка сзади визжала и то и дело падала с санок в сугроб. Тогда Джулька, пролетев вперёд, останавливался, падал на брюхо, и молча ждал, когда Алёнка выберется из сугроба и снова угнездится в санках.

* * *

Алёнка выбежала в переулок. Перед ней, виновато втянув голову в плечи, в своем кургузом пальтишке, из которого он давно уже вырос, стоял Андрей.

— А Джулька где? — спросила она.

Андрей длинно шмыгнул, втягивая в ноздрю отвисшую соплю и сказал:

— Заболел Джулька.

— Как заболел?

— Ну, так… Лежит и молчит. Я его и хлебом кормил, и сахар дал, — он только отвернулся.

Алёнка строго посмотрела на своего "кавалера". Поправила на нем криво сидевшую вязаную шапочку. Подумала и строго сказала:

— Пойдём посмотрим!

И зашагала вперёд. Андрей плелся сзади, шмыгая носом и как-то по-стариковски покряхтывая.

Джулька — невероятных размеров кудлатый пёс, — лежал в стайке, на старом половике.

— Его сюда папка перевёл, — шёпотом пояснил Андрей. — В будке-то холодно, вот он и перетащил.

Он шмыгнул носом и добавил почему-то:

— Один-то я бы не смог.

— Ты папку сам попросил? — спросила строгим голом Алёнка, поглаживая громадный лоб Джульки.

— Ну. Долго просил. Он даже в меня поленом кинул. Матерился — страсть. А потом пошёл посмотреть. Ну, и видит, — подыхает собака-то. Ну, ему жалко и стало.

— Надо было врача вызвать, — тем же строгим голосом сказала Алёнка. — Он ветеринар называется.

— Вете… ранар? — удивился Андрей.

Подумал, шмыгнул.

— Не. Нас соседи обсмеяли бы. В прошлом году у Хоничевых Кабысдох сам сдох, безо всякого этого ветаранара.

— Ве-те-ри-нар! — строго повторила Алёнка. — Это доктор такой, который наоборот, зверей лечит.

— Ну… Я и говорю… — кивнул Андрей. Ненадолго задумался, наклонив голову набок.

— Вообще-то папка у меня добрый, ты не думай, — зашептал Андрей. — Даром, что дровами кидается. Ну, или выпьет когда, придраться может.

Алёнка оглядела уютную стайку.

— Я ему это… старого сена с чердака притащил. Чтоб мягше было. А сено осталось, ещё когда папка коз держал. Я однажды вечером поссать побежал, — а мимо стайки же. А тут луна. Гляжу — из стайки чёртова морда глядит! Чёрная, рогатая, с бородой! Козёл, значит. Высунулся, и, это — глядит!

Он поёжился, шмыгнул, неумело приспосабливаясь, следом за Алёнкой, поглаживать могучий лоб Джульки, покрытый вялой мокрой шерстью.

— В общем, до сортира я тогда не добежал, — честно добавил он.

— Да ладно тебе про козлов-то… — поморщилась Алёнка.

Наклонилась к Джульке совсем низко, заглянула в слезящиеся глаза. Пёс через силу попытался лизнуть её в руку.

Алёнка склонилась ещё ниже. Андрей подумал — целует она его, что ли? Потом понял, — шепчет что-то на ухо. Андрей молчал, — боялся, что помешает.