Собачье сердце - [34]
В середине июня Булгаков уезжает в Коктебель по приглашению М. Волошина, захватив рукопись не пропущенной цензурой повести с собой, и уже 16 июня читает ее всем обитателям дома. Пианистка М. Пазухина, отдыхавшая в Коктебеле вместе с Булгаковым, пишет домой: «Третьего дня один писатель читал свою прекрасную вещь про собаку» [13].
И, наконец, в конце лета либо осенью попытки опубликования «Собачьего сердца» завершаются окончательной неудачей. В конце лета надежда еще есть, судя по письму Леонтьева: «Прошу вас как можно скорее прислать нам рукопись „Собачье сердце“. Протащим. Но только скорее». Но уже 11 сентября 1925 года Леонтьев сообщает автору: «Повесть Ваша „Собачье сердце“ возвращена нам Л. Б. Каменевым. По просьбе Николая Семеновича он ее прочел и высказал свое мнение: „это острый памфлет на современность, печатать ни в коем случае нельзя“». В письме Леонтьев упрекает Булгакова за то, что тот отправил для чтения Каменеву неправленый экземпляр текста (то есть — без конъюнктурной правки, смягчающей целый ряд мест). «Конечно, нельзя придавать большого значения двум-трем наиболее острым страницам; они едва ли могли что-нибудь изменить в мнении такого человека, как Каменев. И все же, нам кажется, Ваше нежелание дать ранее исправленный текст сыграло здесь печальную роль» [14].
Через несколько месяцев, 7 мая 1926 года, в квартире Булгакова произошел обыск, в результате которого у него была конфискована рукопись «Собачьего сердца» (по-видимому, машинопись)— в 2-х экземплярах. После продолжительных хлопот, в которых участвовали Горький и Е. П. Пешкова, «Собачье сердце» вернулось к автору.
«Собачье сердце», так же как и «Роковые яйца», вызвали интерес театра, на этот раз Художественного. 2 марта 1926 года был заключен договор, но цензурный запрет сорвал и эти планы, в апреле 1927 года договор был расторгнут.
К отечественному читателю повесть «Собачье сердце» пришла спустя более шестидесяти лет после ее создания, в 6-й книжке журнала «Знамя» 1987 года.
В отличие от первых двух повестей, в архиве сохранены три машинописных перепечатки «Собачьего сердца», носящие на себе следы авторской редактуры. Это дает счастливую возможность рассмотреть движение текста, некоторые особенности его существования. Первая машинопись (ф. 562, к. 1, ед. хр. 15) — самый ранний, по видимости, из дошедших до нас текстов. На первом листе — надписи, сообщающие о приключениях, которые претерпела повесть. Надпись первая, сделанная неизвестной рукой: «Обнаружено при обыске. Булгаков. Май 1926». Надпись вторая, булгаковская: «Экземпляр, взятый ГПУ и возвращенный». И, наконец, трижды сделана — и трижды же зачеркнута надпись — посвящение Л. Е. Булгаковой.
Этот текст сохранил нам и авторскую правку, и пометы Ангарского, сделанные синим карандашом (например: «часть выкинуть, кое-что переделать» либо, чаще,— волнистая линия на полях, отмечающая «сомнительное место» текста и подпись: «Ангарский»).
Правка Булгакова в этом машинописном экземпляре включает в себя стилистические исправления (когда, медленно перечитывая произведение, писатель, как правило, вносит поправки, например: «он весь горел светом» заменено на «полыхал светом»; вписано сравнение: Шарик лежал «как лев на воротах» либо фраза: «„Я не кусаюсь?“ — удивился пес»,— и т. д.). Но немало и цензурных исправлений, смягчающих звучание текста, которые сделаны булгаковской рукой. Неоднократно «коммунисты» заменены на «жилтоварищей», «образование рабочей фракции» — на «новое товарищество», «пролетарской» дисциплины — на «трудовой» дисциплины, «революционной» — на «трудовой», название водки «Рыковка» — на «Новоблагословенную» и т. д.
Здесь же фамилия Жоривели изменена на Жаровкина.
Сокращения, предложенные Ангарским, много решительнее, резче. Его рукой отмечены целые абзацы, диалоги, причем — центральные, определяющие собой существо повести.
По всей видимости, этот частично «выправленный» экземпляр «Собачьего сердца» и сохранился в архиве (ф. 9, к. 3, ед. хр. 214) в материалах Ангарского. На первой странице исправленного-таки автором по редакторским пометкам экземпляра надпись рукой Ангарского: «Нельзя печатать».
В этом тексте Булгаковым сделаны существенные купюры (то есть часть текста уже отсутствует) и внесены исправления цензурного характера. Открывается же повесть монологом Шарика, в котором прежняя фраза: «Все испытал, с судьбою своею мирюсь и если плачу сейчас, то только от физической боли и от голода, потому что дух мой еще не угас… Живуч собачий дух»,— заменена теперь фразой, будто отражающей авторское состояние в результате злоключений с повестью: «…потому что и дух мой уже угасает. Угасает собачий дух!»
В основном же правка состоит в снятии тех мест, которые отчеркнуты рукою Ангарского в предыдущей машинописи, и исправлений вроде: вместо «Мориц» вписано «Альфонс», вместо ответа Филиппа Филипповича на вопрос, сочувствует ли он детям Германии, «сочувствую» — теперь: «равнодушен к ним», профессор теперь как бы «изобличается» в равнодушии к бедствующим детям и проч., т. е. Булгаковым вносятся ноты «осуждения» и компрометации персонажей.
