Со взведенным курком - [4]

Боевые организации Урала находились в прямой связи с ЦК партии, с его Боевым центром. Ни одна важная акция на Урале не совершалась без ведома Ильича и одного из организаторов военно-боевой работы партии — Ивана Адамовича Саммера.

Самой сильной и опытной была у нас Уфимская дружина. Она стала как бы штабом, центром всех остальных дружин Южного Урала. Ее авторитет еще больше укрепился после того, как уфимские боевики совершили изумительные по отваге и дерзости акты. Остановив близ разъезда Воронки поезд, уфимские дружинники забрали ценности из почтового вагона, а через месяц устроили налет на поезд около станции Дема, захватив колоссальную по тем временам сумму — почти двести пятьдесят тысяч рублей, которые Государственный банк направлял в свои сибирские отделения. Операции эти были подготовлены с блеском Иваном и Михаилом Кадомцевыми, боевики не понесли никаких потерь. Полиция сбилась с ног, но безрезультатно…

На эти деньги боевые организации закупили за границей много оружия. В это время партия готовила свой V съезд, который был созван в Лондоне, и конференцию военно-боевых организаций в Таммерфорсе, куда собирались представители дружин и партийных ячеек армии и флота для того, чтобы обсудить методы и пути того особого вида работы, которую им поручила партия. И вот большая часть средств, добытых уфимскими боевиками, была передана через И. А. Саммера Центральному Комитету партии на расходы по созыву Лондонского съезда и Таммерфорсской конференции. Кроме того, эти операции и другие захваты оружия и ценностей для революционных нужд, которые назывались в те времена экспроприациями, или, сокращенно, «эксами», позволили партии создать инструкторские боевые школы.

Отчего же рабочая молодежь Урала с такой охотой, с таким пылом бросалась в вооруженную борьбу? Ее толкала на это сама жизнь. А жизнь в уральских заводских поселках была поистине беспросветная. Для примера расскажу о своей семье.

Мы, Мызгины, — коренные уральцы. Дед был крепостным. Отец тянул лямку на заводе, мать пахала землю — рабочие старых уральских заводов по старинке крестьянствовали на крохотных наделах, выделенных им помещиком — хозяином завода. Это шло от крепостнических времен и ставило рабочих в еще большую зависимость от завода. Недаром рабочие уральских заводов числились не «мещанами», как в других промышленных центрах, а «приписными крестьянами». Такова была особенность Урала, где причудливее, чем где бы то ни было в царской России, сплелись в перепутанный узел капиталистические порядки и пережитки крепостничества.

Я родился в нынешнем городе Симе. Говорю — нынешнем, потому что тогда, почти восемьдесят лет назад, он был вовсе не городом, а селом, где жили рабочие большого Симского металлургического завода. Завод принадлежал богатому помещику Балашову, и, хотя крепостное право было отменено, рабочие, по сути дела, были целиком в его власти. Лично я познал это, едва появившись на свет: управляющий приказал моей матери идти в кормилицы к его новорожденному сыну, и она не посмела ослушаться. Иначе отца выгнали бы с завода, и тогда нашей семье осталось бы только помирать с голоду. Перебравшись на житье в дом управляющего, мать вскармливала своим молоком чужого ребенка, а я, оставшись на попечении отца и бабки, сосал ржаную «жамку» из тряпичной соски…

Трудовой день тянулся на заводе более двенадцати часов, заработки были скудные. Земельный клин тоже мало что давал. Хлеб в каменистых Уральских горах родился плохо. Бесконечный иссушающий труд в цехах и на пашне, нищенское, полуголодное существование приводили часто к пьянству, дракам, поножовщине. Рабочие в наших местах были почти поголовно неграмотны. В двух симских церковноприходских школах училось не более двух десятков детей. Мне не удалось окончить и двух классов. Как только подрос, пошел на завод подручным мальчиком — надо было помогать кормить большую семью.

Мне бы, наверно, было суждено повторить жизнь деда и отца, да пришли в Россию иные времена. Долго зревший в рабочих массах гнев стал вырываться наружу. Руководимые большевиками уральские рабочие стали подыматься на борьбу за свободу. Девятнадцатилетним пареньком и я в канун первой русской революции вступил в большевистскую партию. А когда стали создаваться боевые рабочие дружины, я стал членом одной из них.

У нас в Симе боевая дружина появилась на свет так. Уфимский комитет партии прислал к нам Михаила Кадомцева. Он был тогда еще совсем юношей, чуть постарше нас, но успел уже стать закаленным большевиком и по примеру брата получить военное образование. Спокойный, немногословный, решительный, он словно родился, чтобы быть командиром. Кадомцев поручил моему другу и ровеснику Михаилу Гузакову, заводскому конторщику, собрать ребят понадежней, из тех, кто показал себя при охране рабочих массовок. Гузакова он выбрал не случайно. То был незаурядный парень — с железным характером, темпераментный, находчивый и хладнокровный. Рос он в революционной семье, под влиянием старшего брата Павла, убежденного большевика, воспитывая, в свою очередь, в таком же духе младшего братишку Петьку. В двадцать лет Михаил успел уже стать любимцем, вожаком симских рабочих.