Со всей любовью - [59]

Том наградил меня еще одной односторонней улыбкой.

«У ты, красивая стерва».

И он встал, оставив счет на мое попечение.

Перемена декораций. Тридцать шесть часов позднее. Нынешний вечер. Сумерки. Сад английского посольства, набитый notorati.[36] Пирс старается быть обаятельным хуже нельзя. Труппа все больше бурно пьянеет. Тут и Хавьер, патриций с головы до пят. Иностранные дипломаты поглядывают на свои часы, а Эстебан поглядывает на мои груди – на мне мой туалет от Брюса Олдфилда с низким вырезом; мадам де Мертей гордилась бы мной. Я хорошо играю мою роль: слежу за Вальмоном, как ястреб, надеясь, что он не окосеет или не будет утащен одной из вампирш, которые так и кружат вокруг него. Одна египетская гурия, разговаривая с ним, исполняет настоящий танец живота, и мне приходится пустить в ход свой коронный номер первой леди и уволочь ее знакомиться с членом польской торговой делегации – это должно ее охладить. Я хочу только одного: чтобы Том поторопился. И еще мне не терпится (мне очень страшно) увидеть сдобную булочку.

А затем – вот он! А с ним, наверное, она. Черт, очень хорошенькая! И у нее хватило наглости явиться в тенниске и джинсах – хватило наглости, потому что у нее такое тело! Я НЕНАВИЖУ молодых. У меня на миг возникает желание подойти к ней и сказать: «Ладно, твоя взяла».

Тут я вспоминаю – Рут, ты же мадам де Мертей! Что бы сделала она? Наблюдала бы. И я начинаю наблюдать. Обмениваюсь взглядом с Томом. Вижу, как он лавирует с девочкой в направлении Вальмона. Том представляет ее – словно золотую рыбку представляют щуке. Давай же, давай! Сожри ее! А теперь на террасе Пирс, готовясь произнести речь, – интересно, заметил ли он сдобную булочку. Он же понятия не имеет, что она могла появиться тут.

Речь никто не слушает: они ведь слышали ее столько раз! А Вальмон не стал бы слушать, даже если бы слышал ее впервые: его глаза поглощают сдобную булочку. Я готова запрыгать от радости, но если я рискну, мои груди выпрыгнут вон, а потому я сдерживаюсь. Теперь уже совсем стемнело и лампочки в саду посольства придают сцене нечто ренуаровское. Я подхожу чуть ближе, чтобы лучше видеть. Том исчез. Пирс все еще нудит. Вальмон отворачивается. Ах, погоди! Но тут я вижу, как его рука погладила ее грудь, перед тем как он отошел. Фу-у-у! Она как будто тоже уходит – другим путем. Как корректно с их стороны. Вальмон направляется в мою сторону. Мое платье зацепляет его натренированный глаз, как раз в меру. Я говорю ему, как чудесно он исполнил свою роль на премьере (и чуть было не добавляю, что сегодня, я надеюсь, он исполнит ее еще чудеснее). Я напоминаю ему, что мы уже познакомились в аэропорту, и называю себя. Я вижу, как заработал его мысленный компьютер – означает ли это, что я доступна или недоступна? В глазах у него голод, но я решаю не отбивать у него аппетита к сдобной булочке. А потому отхожу на расстояние вытянутой руки: он явно из тех, кто ищет прикосновений.

Затем я приглашаю его утром выпить у нас кофе и пишу адрес на его приглашении. Яснее ведь назначить свидание невозможно, правда? Не важно: он поставит меня в очередь следующей. Его глаза раздевают меня, и уходит он с явной неохотой. Но синица у него уже в руке, а взять журавля можно будет завтра.

Эстебан хмур, как грозовая туча, и вид у него очень собственнический. Пирс закругляется, благодарит всех присутствующих, не зная никого из них.

Конец сцены.

А теперь, Джейнис, я пойду и выпью ночную рюмочку коньяка на Пласа Майор, а по дороге опущу это письмо. Я люблю летние испанские ночи – пока не начинаю пытаться уснуть. Надеюсь, Вальмон не пытается.

Буду сидеть терпеливо, как мадам де Мертей – или как мадам Дефарж[37] с вязанием, в которое вплела падение моей соперницы, – как-никак среди собратьев Пирса по Овну числится Жозеф Игнас Гильотен.

Настало время крови и большой любви,

Рут.

Речное Подворье 1 4 июля

Рут, миленькая!

Я позвонила сегодня утром, как только получила твое письмо. Но никто не ответил. И днем не ответили. Даже Тома в отеле я не поймала. Что происходит?

И все это из-за какого-то дрянца. Знаешь, когда я в последний раз говорила с Томом, он сказал, что стоит только взглянуть на эту девочку – и сразу видно, что она трахается до одурения. Пирс сбрендил. Ну, ему до Ватерлоо остаются еще две недели, чтобы прийти в себя. А пока – удачи тебе с «Опасными связями».

Итак, я вновь одна. Стоит мне встретить мужчину, с которым я хочу разделить жизнь, как его хватают, чтобы он шпионил за чьей-то любовницей. А ты уверена, грешная моя подружка, что не похитила Тома на всякий случай? Пожалуйста, отошли его поскорее домой. Мне его страшно не хватает.

И Клайву тоже. Он жутко восхищается Томом, не за то, что Том красив, и мудр, и щедр, и остроумен, но за то, что он был женат пять раз. «А ты сколько продержишься, мамуля?» – спросил он вчера, поросенок эдакий, а затем: «Том должен знать про девочек жутко много, мамуля; по-твоему, если я попрошу, он меня обучит?» Он с глубочайшей серьезностью сообщил Тому, что у него теперь в паху девять волосков. Том ответил, что ему надо немножко подождать.