Со стыда провалиться - [60]

Я читаю короткий отрывок из своей книги, а потом рассказываю о том, как пишу. Смотрите-ка, я не ошиблась — бабулька в первом ряду одобрительно кивает и улыбается. Она явно получает удовольствие. Наверняка я — ее любимый автор, и она страшно рада. Она просто глаз с меня не сводит.

Но какая же я была дура — несчастная, безнадежная, сентиментальная дура!

— Иногда я позволяю себе расслабиться… — делюсь я секретами писательского процесса.

И тут меня перебивает бабуля:

— Вот-вот, наверное, от этого и все мои затруднения.

— Простите? — лучезарно улыбаюсь я.

— Ну да, я читала ваши рассказы и порой не понимала в них ни слова.

Не надо себя обманывать: Боги Унижения прекрасно видят, когда кто-то прибедняется. Мне следовало бы сказать: «Весьма прискорбно, милочка. Может, вам стоит пройти курс ликбеза во сне, тогда вы научитесь как минимум читать по складам, и простой английский перестанет вызывать у вас трудности».

Вместо этого я растекаюсь мыслью по древу о том, что каждый рассказ — совместное творчество писателя и читателя, что видение короткого рассказа всегда индивидуально и я глубоко сожалею, если мои истории ей не понравились, но это отнюдь не значит, что она плохо их читала…

— Я знаю! — возбужденно восклицает бабуля. — То есть я дочитывала до конца, а потом спрашивала себя: а в чем смысл?

Я киваю.

— Читать ваши книги — только зря тратить время. Нет, в самом деле, ни одного приличного рассказа! Я решила…

Я киваю.

— Что подобной ерунды я в жизни не читала!

— От ваших слов я сейчас залезу под стол, — говорю я и в прямом смысле выполняю свое обещание.

Когда я снова появляюсь, зловредная старушка опять держит поднятую руку, но кроме нее руку поднял еще кто-то в заднем ряду — загорелый до черноты, неопрятный мужчина с квадратной головой и крошечным ротиком, похожий на фоторобот предполагаемого преступника.

— У меня к вам простой вопрос в трех частях, — сообщает он.

— Палите, — говорю я, желая, чтобы он понял меня буквально, однако, к несчастью, он не вооружен.

— Первое: вы не обидитесь, если через три минуты я уйду? Второе: вы замужем? Третье: можно я вам напишу?

— Гм, — отвечаю я. — Первое: нет. Второе: гм. Третье: гм, да.

— Спасибо, — многозначительно произносит он, как делают ведущие теленовостей, прощаясь со зрителями, затем встает и уходит на две с половиной минуты раньше обещанного срока, не спросив моего адреса — очевидно, свяжется со мной на астральном уровне.

Я устало отвечаю на пару-тройку других вопросов, потом усаживаюсь за столик, на котором лежит стопка книг — их больше, чем людей в зале, — и предлагаю подходить за автографами.

— Вы меня ненавидите! — заявляет бабуля, конечно, первая в очереди. Она прижимает экземпляр сборника моих рассказов к тому месту в своем пластиковом корсете, которое защищало бы ее сердце, будь у нее таковое. Мне хочется отобрать у нее книжку, бережно положить к себе на колени и ласково погладить страницы; я возвращаю книгу старухе, разумеется, не написав на титульном листе своего имени.

— Вы меня ненавидите! — повторяет она.

— Я вас не ненавижу, — возражаю я. Если бы я захотела (а я хочу), то могла бы сломать ей запястье во время рукопожатия, однако она не протягивает мне руки.

— Нет, вы все-таки меня ненавидите! Скажу вам по секрету, я ведь вашу последнюю книжку тоже читала, и она мне очень понравилась. Правда, во второй главе…

— Будьте добры, леди, заткнитесь, мать вашу! — кажется, говорю я.

Я подписываю еще несколько книг, и все расходятся, за исключением Эда и его жены. Я их уже люблю. Они не читали моих книг, поэтому не станут высказывать своего мнения. Они верят, что поклонники моего творчества существуют.

— Вы смешная, — скорбно заключает жена Эда.

— Спасибо, — отзываюсь я.

— Знаете, о чем вам нужно написать? — Она стоит на искусственной сцене и обозревает ряды складных стульев. — О светлой стороне смерти ребенка.

— Простите, что? — Наверное, я просто не расслышала вопроса.

— Ну, вы понимаете. О том, что забавного в потере ребенка.

— В этом есть что-то забавное?

— О да. — Судя по ее тону, в этой жизни вообще нет ничего хорошего. — Конечно. Мой сын умер.

Я молча киваю. Жена Эда по-прежнему смотрит не на меня, а на давно опустевший зал.

— Однажды мы с Эдом стояли у моря. Эд ел бутерброд — ну такой, с ветчиной и сыром. А эта чайка прилетела и выхватила бутерброд прямо у Эда из руки. Мы знали, что это мой сын. Он превратился в чайку. Мой сын любил сыр и ветчину. Эд прыгал, махал руками и кричал на чайку. Это было смешно, — подытоживает она. Так обычно маленькие дети говорят слово «конец», когда рассказывают какую-нибудь глупую историю и не знают, что бы еще выдумать.

— О, — говорю я. — Мне очень жаль.

— Такая книга, — безучастно продолжает она, — станет настоящим бестселлером. Вас пригласят на шоу Рози О’Доннелл. Эта книга просто необходима.

— Хорошо, я подумаю, — обещаю я жене Эда.

Я уехала, даже не ощущая жалости к себе. Хотя если посмотреть на это с другой, позитивной стороны, Энн Пэтчетт в тот момент чувствовала себя намного лучше, чем я.

Луис де Бернье И все такое прочее

За женский пол! Вино на стол!

Сегодня всех я потную.