Сны золотые - [42]

Курской дороге, я к ней ездил и привозил пузырек. Она не просила, я сам привозил. Почему-

то. А почему, не знаю. У меня все само собой идет, помимо меня. Я знаю, что будет плохо, что

это глупость - все понимать и делать. Но он, винт, дает безволие такое, спокойствие...

Не только вы, и врачи меня спрашивали: думаю ли я о будущем, вижу ли себя в будущем, какие планы... А какие планы? Никогда их у меня не было. Это мажоры любят планы строить.

Ну познакомился, водился я как-то с мажорами - так у нас сынков высокопоставленных

родителей называют, детей генералов, министров и все такое. Вот они - да! У них только о

том и идет базар, кто кем будет: дипломатом-фигатом, мид-шмид, внешторг... других слов не

знают. Попадают в дурдом или в лечебницу, выходят, тут же вмазывают и снова базар про

будущее... Меня с них смех брал, честное слово. Вот прям сейчас каждого из них за границу

возьмут, с иностранцами торговать или шпионом работать, вот только шприц из вены

вытащит - и поедет в Швейцарию с песнями! Ну не могут они без этого, без базара своего

дешевого. А я как-то живу... ни разу не базарил о будущем, не думал - и ничего.

Вру. Один раз мы с дружком строили планы. Тогда мы еще не кололись. Отец взял нас на

сезон к себе, и мы кучу денег заработали. Тогда начали думать, строить планы, как бы нам на

двоих машину купить. Клево, нам по семнадцать лет, а у нас уже своя тачка, чем не мажоры.

Но не успели. Я тогда вдруг пошел на хату, где варят, укололся, потом дружка привел - и всю

нашу машину мы быстренько проширяли. Вот. А больше планов не было. И мне как-то все

равно: есть, нет, что будет...

Я, как выйду отсюда, не столько вмазаться хочу, сколько побыть со своими, пообщаться, поговорить. Побыть вместе с ними, в одной компании. Конечно, у меня есть старые друзья в

том районе, где я вырос, где мать с отцом живут. Только мне с ними как-то... Им что: пивка

попить, поболтать между собой, а мне это неинтересно. Это от наркотика, винт - он дает

взрослость. Вроде бы я и не заметил, как этот год пролетел. Во сне. И теперь, после сна этого, мне с прежними товарищами почему-то совсем неинтересно. Я себя таким старым чувствую, как будто мне лет двадцать пять уже...

Чума

Всего мы ожидали от этой жизни, но только не девятого вала детской беспризорности. Слово-

то забытое - «беспризорники»… Посмотрите внимательно на улицы, на вокзалы, автостанции, полутемные скверы: кто эти мальчишки и девчонки с быстрыми глазами и

чересчур свободными манерами. Да, дети. Еще - дети. Но уже дети - опасные. Растленные, с

малых лет готовые на все. Ибо чего еще можно ожидать от мальчишки, который с десяти лет

живет один на вокзалах в обществе бичей, бомжей, проституток и воров. Чего ожидать от

десятилетней девочки, подобранной на Подольском вокзале, девочки, которая уже ворует и

имеет половые связи...

У нас уголовная ответственность за нетяжкие преступления наступает с шестнадцати лет, а за

тяжкие - с четырнадцати. Значит, до шестнадцати лет можно воровать, особо не боясь...

Как бы ни хотелось сторонникам жестоких мер, но этот порог снижать нельзя, ибо тогда мы

повторим карательную практику двадцатых-тридцатых годов, когда у нас была введена

уголовная ответственность детей с двенадцати лет. Но нельзя закрывать глаза и на то, что

именно порогом уголовной ответственности детей пользуются взрослые преступники. Они

подбивают подростков на мыслимый и немыслимый «беспредел», говоря, что «им все равно

ничего не будет». И ведь верно. Не будет. Если, конечно, не считать «малолетки», то бишь

колонии для малолетних преступников в частности и сломанной жизни вообще...

Но ведь подростки чаще всего не думают. Даже не знают, не представляют, на что их

подбивают. И идут на все. Анаша, проституция, воровство и даже грабежи - это, простите

меня, еще «семечки». А теперь представьте себе наемного убийцу в возрасте тринадцати лет и

шести месяцев. Убийцу, который может сделать все, вплоть до сожжения жертвы заживо, - и

ему «ничего не будет», поскольку даже за тяжкие преступления уголовная ответственность

наступает только с четырнадцати лет. И представьте себе, кем он вырастет...

А у девчонок дорога одна - в проститутки.

Алине Сабитовой из Елабуги - шестнадцать лет. Кате Дерябиной из Казани - четырнадцать.

Оксане Федоренко из Иркутска - пятнадцать. Но их судьбы, их рассказы о себе страшно

одинаковые, словно под копирку. Прежде всего, конечно, неблагополучная семья. Мачеха или

отчим. Издевательства. Пьянство безобразное или «в меру». Случайные ранние половые

связи или изнасилование, оставшееся тайным, а потому и безнаказанным. Или и то, и другое

- вместе. Тусовки в своем городе, среди местных «крутых» и коммерсантов, но чаще всего -

просто среди местной шпаны. В своем городе «развернуться» малолеткам все-таки трудно: все

знают, родители, школа, милиция... И тогда, сговорившись, вдвоем-втроем девчонки сбегают

из дома, едут вроде бы мир посмотреть, себя показать. И конечно, в большие города -

Москву, Петербург... А там все просто. Там их моментально вербуют.

Делается это так. К девчонкам, в растерянности толкущимся на вокзале, подходит их