Сны жизни - [5]

Но «жил» Михаил Семёнович только за винтом, объявляя «без козыря»… Его глаза снова блестели, голос звучал бодро, он чувствовал себя человеком, а не «копной»… Без винта он жил как бы спросонья, томясь ожиданием партии.

На террасе продолжали чаепитие. Офицер подсел к столу и играл ножом для хлеба. Из-под рукава его, на тонкой кисти сверкал золотой обруч браслета. Эта именно вычурная, модная безделушка и высокие ботфорты больше всего доконали бедную Наденьку. В её глазах это был верх изящества.

С бесстрастным лицом она поила детей и наливала стаканы. Ложки звенели в чашках, разговор падал и замирал.

— Ma sœur[7], хотите ещё чаю? — осведомилась хозяйка.

— Всё равно… Ох батюшки!.. Когда же это жар спадёт?

А жар, между тем, спадал. Солнце заходило. На лужайку от леса легли длинные холодеющие тени и тянулись теперь жадно к террасе, всё ближе, как чьи-то гигантские руки, ищущие обнять всех, кто сидел там. Только на верхушках сосен алел тающий отблеск зари. Стадо прошло, и с деревни уже громко доносились теперь щёлканье кнута, мычание коров, крики баб и детский плач… Ещё немного, и лёгкий туман закурился над лужайкой. Вся луговина вдали дымилась. Из-за тёмной щетины леса показалось как бы зарево. Это выплывала огромная красная луна.

Под предлогом выбрать из сухарницы какие-то воздушные стружки, офицер, пользуясь минутой общего дамского разговора, нагнулся над столом, где сидела Наденька, и шепнул, почти не двигая губами:

— Когда все заснут… в роще…

Наденька вспыхнула, потом сильно побледнела, но тотчас нашлась:

— Покрепче вам, вы сказали?

Но её дрогнувший голос выдал её, и этого было довольно для Варвары Андреевны. Она выпрямилась и вся побелела. То, о чём она догадывалась с мучением и тоской весь этот месяц, теперь стало для неё уже несомненным. Слов она не слышала, но хорошо поняла маневр своего любовника.

Внезапно разговор упал, и среди этой зловещей тишины вдруг раздалось ворчание Вити:

— Не трогай мяч… Я первый взял…

— Нет, врёшь, — опять раздражённо протестовал Серёжа. — Сам не трогай… Я первый взял…

Хозяйка встрепенулась.

— Ведите их спать!.. Давно пора! — резко приказала она, бросая неумолимый взгляд на девушку. — Вы никогда не знаете ваших обязанностей… — и в этом взгляде Наденька прочла свой приговор.

В свою очередь, она поднялась, молча глядя на Варвару Андреевну, не желая скрыть вызова, злобы и торжества, которым дышало её лицо. Всего секунду длился этот разговор без слов.

Неся высоко голову, но втайне горя со стыда от унижения, которому её подвергали в глазах Максима Николаевича, Наденька прошла в палисадник. Там она взяла детей за руки и буквально потащила их домой. Мальчики отбивались и кричали, что не хотят спать… Наденька не внимала. Она сама не сознавала ясно, что делает.

Варвара Андреевна вспыхнула.

— Вы с ума сошли! Что вы делаете? — закричала она, перегибаясь через перила.

— И-и-и!.. — вопили мальчики.

— Почему вы их тащите? Слышите вы, что я говорю? — вдруг взвизгнула хозяйка и топнула ногой. — Неужели нельзя… нельзя уговорить!.. Как-нибудь помягче!.. Это… это я не знаю что!

Губы и руки её дрожали.

— Образцовая бонна! — хихикнула Анна Егоровна. — Помилуйте! Где ж нам, такой принцессе, унизиться до уговоров!

— Дети, да пойдёмте же! — с мучением в голосе сказала Наденька и до боли сжала детские ручонки.

Она и ребят в эту минуту ненавидела не меньше, чем их мать.

«Завтра откажу, непременно завтра откажу!» — завертелось в голове Варвары Андреевны. Она взволнованно забегала по террасе. Лицо её горело. Когда она проходила мимо офицера, он поймал её взгляд и постарался придать своему лицу выражение нежности и огорчения. Но она резко отвернулась, во внезапном приливе отвращения, и стала спускаться в палисадник. Она знала, что выдаёт себя головой перед Анной Егоровной, но ей теперь было всё равно…

— Куда же вы? — окликнула её гостья.

Она спешно шла в рощу, через лужайку. Её душили слёзы.

Офицерик вскочил в испуге, потоптался на террасе и сел опять, встретив ядовитый взгляд и змеиную улыбку соседки.

— Роса падает… Вы ноги промочите, — крикнул он вслед, уже для очистки совести.

Хозяйка не ответила. Тогда он схватил фуражку и начал прощаться. Это расстраивало все его планы. Надо помириться…

«Лжёт, лжёт… И давно уж обманывал, — с горечью и ужасом думала хозяйка. — И что он нашёл в ней? Ничего, кроме её двадцати лет. Боже мой! Боже мой!.. И неужели я уже так увяла, что не могу конкурировать даже с Наденькой? И если б ещё не на глазах, не в моём доме!.. И эта развратная девчонка… за всю мою доброту… Завтра же откажу, непременно. Пусть пропадает!.. Пусть идёт по рукам!.. Это у неё в крови!..» — решила она с жестокостью несчастного человека.

Максим Николаевич спешно догонял её.

Дети долго не засыпали, капризничали и ссорились. Наденька, ломая руки, ходила по комнате и убеждала их заснуть. О! Как она их ненавидела!

Наконец они заснули.

Наденька сидела на кровати, сжав голову в руках. Сумерки сгущались. Луна подымалась выше. Через серебристую траву лужайки лес кинул бархатную тень к самой даче. Он дышал неостывшим ещё жаром и смолистым ароматом в открытое окно детской.