Сны в пустыне - [5]

Дамы, по скверной и странной своей привычке захмелели после первых двух рюмок. Немедленно под столом обнаружилось, что у обеих сережиных соседок имеются коленки, зоино пополнее, хозяйкино энергичнее. Мелькнула сумасшедшая мысль спрятать ноги под стул, чтобы они, эти игривые дамские колени, столкнулись между собой, но выпито для решительного шага оказалось недостаточно и пришлось терпеть давление с обеих сторон, давление довольно ощутимое, ибо подвыпившие дамы не рассчитывали усилий, а толкались от полноты души и, чего у них еще там внутри.

Тройственного союза под столом Зое показалось недостаточно, она принялась плести, казавшуюся ей забавной, историю, перемежая ее словами и выражениями из их интимного обихода. Сережу передернуло от пошлости ситуации, хоть он и понимал, что так Зоя пытается показать ему, о чем думает сейчас, а еще, наверное, что они двое вместе против всех остальных, они одно. Получалось, однако, не они двое вместе, а они все против одного Сережи, плюс неизвестный - хозяин ли? - в углу. Отчего женщины проявляют подчас вопиющую нечуткость Сереже было неведомо, но сей факт имеет широкое распространение, и все остальные принимают его просто как данность. А самое отвратительное, что зоина "хитрость" в совокупности со значительным выражением на морде, о Господи, на личике, всем очевидны, говорила бы уж проще, "как у нас с Сергеем принято выражаться сразу после коитуса, я..."

Едва дождавшись горячего блюда: тривиальных курячьих ножек, зато в ярко-розовом подозрительно пахнущем соусе, встреченном гостьями неискренними восторгами и хихиканьем, Сережа вскочил и ринулся в прихожую, надеясь хоть там кинуть прощальный взгляд на, сброшенные за ненадобностью, зоины сдержанность и тактичность. Он мог бы догадаться, что дает Зое лишний и пустой повод для невысказанной и потому более тягостной ревности, но сдержаться не хватило сил, как в навязчивом кошмаре, когда он ползет по пустыне, а песок забивается в рот, нос, даже в брови, и голова тяжелеет от веса собравшихся вместе на его лице мелких оранжевых песчинок, тяжелеет, как при высокой температуре, и глаза режет точно также, недаром говорят, как песок в глаза, и сила также кончаются, и понимаешь бесполезность всего, всего вообще, и своего движения и существования тоже, и умираешь, в который раз умираешь во сне, чтобы проснуться с привычной болью слева.

* * *

К очередному визиту Сергея Зоя сочла, что сумела уговорить себя. Не существует никакой другой женщины, для ревности нет причин, все странности его поведения вполне объяснимы, подчиняются определенным законам, неизвестным Зое - пока неизвестным. А умолчания и недомолвки призваны защитить ту, заповедную часть его души, куда нет доступа никому и совсем не означают другой связи. Но вместе с ревностью исчезло еще что-то, что именно, Зоя поняла уже в постели, удивившись тому, что мерзнет без одеяла неиспытанное прежде ощущение.

- Малыш, мой малыш, - задыхаясь, шептал Сергей, в то время пока Зоя автоматически выполняла положенное: вздыхала, стонала, изо всех сил сжимала пальцами его плечи в надлежащий момент и думала: - Скорей бы все кончилось.

Когда не чувствуешь настоящего желания в момент близости, то чувствуешь скуку. Зою поразило, что он ничего не замечает. Неужели достаточно изобразить желание или эмоцию жестами, словами, а воображение партнера дорисует остальное, то есть, при необходимости, можно чувствовать "за двоих". Или мужчинам, в принципе, не важны чужие желания, хватает своего, а что до нее - ну, не получилось на этот раз, или вообще не получается, так это ее проблемы, он по честному сделал все, что должен был сделать. Не может быть, чтобы они так легко обманывались. Вдруг стало жалко Сергея, ведь по сути, он не виноват в сегодняшней зоиной холодности, всего лишь ее домыслы, что точно таким же жестом он привлекает к себе другую женщину, целует впадинку между ключицами, словно пьет... И ревность, густо замешанная виной, накрыла ее, мгновенно согрев.

Зоя застонала, на сей раз искренне, ощутила, что Сергей догадался обо всем без слов - по тому, как крепко обнял ее, и пространство сошлось в одну летящую точку, и взорвалось, и рассыпалось сияющими брызгами. Потом они молча лежали рядом, и Зоя рассказывала о своих переживаниях, рассказывала своими пальцами, перебирающими его пальцы, щекой, прижатой к его груди и могла поклясться, что он все слышит и понимает, и приготовилась уже, вслух на этот раз, спросить, прощает ли он ее, но услышала равномерное посапывание - Сергей спал.

Он не проснулся, когда Зоя выбралась из-под его руки и отправилась на кухню курить. Она опять все придумала. Не существует того Сергея, которого она имела неосторожность полюбить. Впрочем, любви в чистом виде тоже не существует. Мы все себе выдумываем: за себя и за партнера. И если завтра она попробует объяснить это Маринке, та тоже не поймет, потому что по-своему представляет себе нормальные отношения, упрощая расстановку сил между полами до решения вопроса: хочет - не хочет. И уж, тем более, не верит в бессмертие отношений, связь для нее реальна, ощутима и всегда ограничена временем. А взять, к примеру, зоиного мужа Андрея, растворившегося в необозримых канадских далях, изъятого из зоиного сердца, но не из жизни волной эмиграции. Можно, наверное, добиться развода, можно "потерять" паспорт и выправить новый, без следов регистрации с неведомо где обретающимся Андреем, чтобы освободить место для нового штампа и нового мужа, но это не отменит того, первого, не уничтожит связи между ними, сохранит отношения до тех пор, пока жив хотя бы один из них, пусть бы они больше не увиделись вовсе. То же самое относится к Сергею, сколько бы ни продлились их отношения в "конкретном", как говорит Марина, выражении. Только поддержкой это не служит, потому что Зоя сидит на кухне совершенно одна, курит четвертую по счету сигарету, и не может придумать. Как договориться с самыми близкими, потому что они не видят, о чем нужно договариваться, они считают, что нет предмета для обсуждения, они просто живут.