Сны Шлиссельбургской крепости - [32]

Далее, правда, следовала ехидная фраза:

«…Чего не успели совершить по обстоятельствам, от их воли не зависящим».

Действительно, в Москве и в Саратове полиция конфисковала целый склад нелегальной литературы. Но переплетные мастерские в Рязани и Пензе продолжали работу. Мышкин и Супинская сумели переправить туда отпечатанные листы.

Прокурор подробно докладывал о каждом зафиксированном случае антиправительственной агитации, о том, как в деревнях Поволжья и Тамбовщины читались прокламация «Чтой-то, братцы» и брошюра «История одного из многострадальных». Мышкин слушал и улыбался.

Можно только поблагодарить прокурора за ценную информацию. Отправляя очередную партию готовых листов, Мышкин с тревогой думал: «Справятся ли переплетчики? Дойдут ли книги по назначению?» Три года спустя прокурор как бы подвел итог работы его типографии. Мышкин предполагал худший вариант, однако прокурор нарисовал довольно радужную картину — что ж, весьма любезно с его стороны. В конце концов большая часть литературы попала в лапы полиции. Но ведь что-то сохранилось, что-то прячут до сих пор! Теперь ясно, что книги помогли агитаторам.

* * *

— Пожалуйте-с, барин, угощайтесь! — дворник протянул Мышкину кисет.

Мышкин отказался. Дворник достал щепотку табаку, затолкал ее себе в ноздрю, значительно глянул на Мышкина, чихнул дважды, крякнул, убрал кисет и только потом продолжал:

— Да, барин, раньше табак не курили, раньше нюхали, и жизнь была друга-я — почтенная, уважительная. Утром тишина, никакого постороннего народа. И откуда взяться-то народу? Лавки на этих улицах не допускались. Вот в полдень, бывало, французы али немки ведут барчуков на бульвар. Через час, глядь, и барыни в гости выезжают. Кареты запряжены четверкой, впереди рейтор, на запятках двое лакеев. И никаких посторонних мазуриков не шлялось. И откуда такая прорва народа взялась? К примеру, в ентом доме сколько помещений, а все для службы годилось: погреба, кухни, сараи, прихожие, людские, конюшни, — свой брат, дворовый, место занимал. А нынче в каждом флигеле семья: татары, басурмане, студенты, сапожники, подрядчики… Но более всего деревенщины. Ну и чего эти-то землю бросают, чего их в город тянет?

— Плохо, видно, в селах, — ответил Мышкин, — голодно, вот и приходят в Москву на заработки.

— А в Москве даром пряники раздают? Вы барин, человек степенный…

— Называйте меня просто Ипполитом Никитичем.

— Нет уж, барин, поздно переучивать, — насупился дворник. — Вот машины в залу поставили, не обессудьте, но запах от них… Раньше в ентой зале танцы давали, музыка играла.

— Теперь будем книги печатать, — сказал Мышкин.

— Церковные? — строго осведомился дворник.

— Церковные, — быстро подтвердил Мышкин, — по заказу епархии.

— Покойный наш барин Петр Андреевич, поручик и кавалер, изволил говорить, что в книгах все зло, — сторож перекрестился, — но церковные — дело святое. Завтра вселяться будете?

— В полдень приедем.

— Располагайтесь как знаете. Ну, я пошел. За имущество не беспокойтесь. Ворота закрою — кошка не проскочит.

Мышкин полез в карман и, смущенно улыбаясь, протянул серебряный рубль. Дворник неопределенно хмыкнул, но рубль взял. Когда за стариком закрылась дверь, Мышкин с облегчением вздохнул и отправился еще раз осматривать комнаты.

Итак, с 4 мая 1874 года в доме Орлова хозяин он. В бывшей бальной зале — официальная типография. Здесь будем выполнять заказы управы и статистического бюро. В помещении справа от передней — станки для конспиративного набора. Это вотчина Супинской, сюда вход разрешен только доверенным лицам. На антресолях — жилые комнаты для наборщиц. За наборной, в большой угловой комнате, его кабинет. Все как положено, не придерешься. С новосельем, почтенный коммерсант Ипполит Никитич! Завтра из Петровско-Разумовского перевезем барышень, с Кокоревки переедут супруги Фетисовы… Организуем коммуну, будем жить-поживать и добра наживать.

Он спустился во двор. Во флигелях светились огни. У дальних строений, там, где был выход на Филипповский переулок, кто-то неразличимый в темноте наигрывал на гармонике. Вспомнились слова сторожа: «В каждом флигеле семья: татары, басурмане, студенты, сапожники». Поэтому и понравился Мышкину дом Орлова. Хорошо, что много народу: посторонний человек не вызовет подозрений. А «посторонние» будут приходить ежедневно. И запасной выход на Филипповский пригодится.

Мышкин оглянулся. У ворот маячила фигура сторожа. Надо купить евангелие и подарить старику. Сторож хоть неграмотен, но книге обрадуется и перед соседями похвастается… Осторожность не помешает, береженого бог бережет.

Бодрым шагом Мышкин направился к воротам, кивнул сторожу. Выйдя на Арбат, он остановился и полюбовался еще раз аккуратной новенькой вывеской: «ТИПОГРАФИЯ И. Н. МЫШКИНА».

* * *

На квартире студентов братьев Аркадакских — товарищеская пирушка. По разнообразию закуски чувствуется, что тут руку приложил Порфирий Войнаральский. Старший Аркадакский произносит соответствующий случаю торжественный витиеватый тост.

Мышкин и Супинская опоздали, их сразу посадили за стол, даже не успев представить собравшимся.

Если бы случайный посетитель заглянул в квартиру Аркадакских, он бы только позавидовал веселью молодежи. (Если бы заглянула полиция, то тоже не нашла бы ничего предосудительного.) Но Аркадакские пригласили не случайных гостей. И хотя Мышкин не знал более половины присутствующих, можно было догадаться, что все это проверенные люди, которым не сегодня-завтра предстоит отправиться «в народ». Как «генералы на свадьбе», сидели Кравчинский и Рогачев. Они уже ходили по Тверской губернии, «возмутили» целую волость, их арестовали, но они бежали из-под стражи и теперь, естественно, были в центре внимания.