Пока она шла – три с половиной сотни метров на юг по своей улице – ошеломление, вызванное постигшей холм катастрофой, отступило, оставив после себя пустоту в голове, тут же начавшую заполняться случайными воспоминаниями и мыслями, никак не связанными с оползнем – Рейхан смаковала самые яркие отрывки последних снов, убеждая себя, что Предвидение Перемен всегда обманчиво, что сны так и останутся снами, ничем более (но и ничем менее, и это тоже очень важно), и ей вдруг стало ясно, почему среди всех приснившихся мужчин так волновал её именно этот, последний. Он был красотой, которую нужно спасти. Такой же красотой, что взывала к Рейхан из каждой полузаброшенной квартиры в каждом старом доме, от каждого вырываемого с корнем растения или страдающего животного. Как и всякая красота, он был хрупок, гораздо менее долговечен, чем что-нибудь уродливое и основательное, и Рейхан, будучи служительницей красоты, не могла позволить ему пропасть в унылом аду, куда он по неведомой причине сам себя заточил. Нет, она не любила спасать людей, какой бы привлекательной ни казалась эта идея для разума, постоянно занятого поисками поводов для самолюбования; Рейхан искренне полагала, что каждый человек должен плыть сквозь бурю в одиночестве – только так и можно научиться плавать. Но она никогда не могла пройти мимо умирающей в пыли красоты.
«Я поклялась отдать себя тому, кому я больше всего нужна. Тому, кто без меня не обойдётся». На свете мог существовать только один такой человек. И каковы шансы, что они когда-нибудь встретятся? Если верить теории вероятностей, то они не встретятся, но любовь подчиняется иным законам, среди которых и теория невероятностей, и согласно этой теории тот, кого Рейхан искала среди засыпающих холмов и туманных гор, мог найтись в паре сотен шагов от её дома.
Следуя указаниям Юсифа, возле пропахшей металлом и химикатами медницкой мастерской, под переплетённым с электрическими проводами виноградником Рейхан свернула в долгий переулок, после двух поворотов заканчивавшийся тупиком. Краем глаза заметила поверженное кошками мусорное ведро и частично обглоданную тушку маленькой копчёной рыбки на земле. Она быстро отыскала нужную дверь – та сама непостижимым образом притягивала к себе внимание, и, приглядевшись, Рейхан поняла, почему. Посреди двери в грязно-белой краске выжег себя феникс, раскинул огненно-ржавые крылья, голова его была обращена к небу, словно он стремился вырваться из плена плоскости и воспарить над городом. Солнце растопило плотный покров облаков и обласкало лучами полотно двери, и ржавчина засверкала золотом, и осень вдруг запахла весной.
И когда Рейхан поднимала руку, чтобы постучать – осторожно, не потревожив бессмертную птицу, – она уже точно знала, кто откроет ей дверь.
