Сны бегемота - [5]

Где ты была в эту ночь?

ДОЧЬ. Что?

ГОСТЬ. Я спрашиваю, где ты провела ночь?

ДОЧЬ. В твоей постели. Что с тобой, милый? Ты всю ночь целовал мои глаза и говорил, что в них отражается луна.

ГОСТЬ. Странно. Я дал бы голову на отсечение, что нынешнюю ночь я провел в придорожных кустах, замерзший, пьяный и одинокий. Посмотри, моя одежда в грязи и в листьях.

ДОЧЬ. Этого не может быть.

ГОСТЬ. ...Было, было, было, было...

ДОЧЬ. У меня есть свидетели -- мои отец и мать.

ГОСТЬ. У меня тоже. Мое заложенное горло и боль в висках. Я продрог и промок, и сейчас у меня поднимается температура.

Вчера под вечер мне стало удивительно плохо. Я увидел, что жизнь моя никчемна, что вокруг все случайно, глупо, не нужно. Я прокрался в прихожую, схватил первый попавшийся плащ ( на мою беду, это был рваный плащ твоего отца) и опрометью бросился бежать. Я бежал по пустому городу, залитому грязными потоками дождя. Мне казалось, что за мной гнались, меня настигали. Я бросился в канаву и замер. Так я пролежал до рассвета.

Я и сейчас лежу в той канаве.

ДОЧЬ. Вранье. У меня вся грудь в твоих засосах.

ГОСТЬ. Я хочу еще немного сливок.

ДОЧЬ. Папа очень ругается.

ГОСТЬ. Тогда вина.

ОТЕЦ. (Со своего стула) Бедная наша дочь! Так они ни до чего не договорятся!

Дитя! Зачем мы воспитали тебя такой робкой и стыдливой? Вместо того, чтобы разорвать ему глотку своими острыми зубами, ты ласкаешь и голубишь его -- своего мучителя! О, это моя вина.

Молодой человек, у вас нет красивого футляра для бинокля?

ГОСТЬ. Увы, у меня только сумка для гаечных ключей.

ОТЕЦ. Зачем вы появились в нашем доме?!

ГОСТЬ. Я странствовал. Искал приюта.

ОТЕЦ. Подойди, дочь моя. Хочешь ли ты разделить ложе с этим приятным молодым человеком?

ДОЧЬ. Хочу, папа.

ОТЕЦ. В таком случае ты просто дура. Дура, дура, дура!!! Как твоя мать!

Кто будет помогать мне в моих опытах? Кто будет ухаживать за мной? Приносить мне кофе в постель, когда я обдумываю очередную научную главу? Где твоя дочерняя привязанность и любовь? Где твое уважение к моим сединам?

ДОЧЬ. В заднице я видала все уважение к твоим сединам.

Неужели ты думал, что ради твоих паршивых изысканий, которые нужны разве что двум-трем таким же старым пердунам, как ты, я похороню себя в этом захолустье? Да любой столичный дом терпимости слаще, чем эти пропахшие нафталином отеческие пенаты!

ОТЕЦ. ...Еще один пролом... Еще одна пробоина... Пролом за проломом! Убийство за убийством! Птаха моей святости от горя разодрала свои крылья!

ГОСТЬ. Все из-за сливок. Как у вас с утра не задался день, так все и покатилось.

ОТЕЦ. О, сливки! О, грезы!

Иди, дочь моя, и подумай о том, что я тебе говорил. И будь благоразумна, как фея, а не как матросская шлюха.

ГОСТЬ. Вы удивительно чуткий отец.

ОТЕЦ. Не будем, Сергей Петрович. Скромность не позволяет мне акцентировать внимание на своей персоне. Сменим тему разговора.

...Итак, удачная ночка? А? "Коки-яки, забияки..."? А?

ГОСТЬ. Которую вы имеете в виду?

ОТЕЦ. Обеих.

ГОСТЬ. Я думаю, мы прекрасно понимаем друг друга. Мы -- искатели. И этим все сказано. Позор обладания -- вот все, что я могут принести случайные связи.

ОТЕЦ. Да-да, привилегия святых -- пиршество на руинах страсти.

Впрочем, я давно уже лишен такого удовольствия. Исключительно наблюдаю и комментирую.

ГОСТЬ. Не пытаетесь ли вы хоть как-то гармонизировать свои впечатления?

Что, что нас заставляет вскакивать по утрам и с остервенелыми глазами бросаться к умывальнику? Что кроется за этой иезуитской привычкой желать друг другу "Доброго утра"? Как будто утро может быть добрым или злым для какого-нибудь отдельного идиота. Что заставляет нас гладить по ночам наших женщин, ласково нашептывая: "Ну, вот все и кончилось, а завтра станет легче"?

ОТЕЦ. Привычки, заповеди, самовнушения, красота окружающих нас дам.

ГОСТЬ. (Плачет) Мне кажется, в мире нет правды. Все лгут.

ОТЕЦ. Молодой человек, у вас приступ критицизма.

Не знаю, как насчет идей, но женщины порой оч-чень аппетитны!

ГОСТЬ. Кто вы?

ОТЕЦ. Не знаю. Так же, как не знаю, кто вы.

Гость со слезами уходит. Появляется Мать.

МАТЬ. Закрой глаза.

ОТЕЦ. Закрыл.

МАТЬ. Думай обо мне.

Что ты видишь?

ОТЕЦ. Старую скрюченную старуху, несущую мне стакан воды.

МАТЬ. Вспомни, что ты любишь меня.

Вспомнил?

ОТЕЦ. Вспомнил.

МАТЬ. И что?

ОТЕЦ. Ничего.

МАТЬ. Попробуй еще раз. Теперь закрой глаза другой рукой.

ОТЕЦ. Та же самая старуха. Мне страшно, дорогая.

МАТЬ. Не бойся. Это пройдет.

ОТЕЦ. К любви надо привыкать постепенно.

МАТЬ. Да, не следует перенапрягаться.

ОТЕЦ. У нашей дочери твои глаза.

...А зачем нам любовь? Надо искать что-то реальное, чтобы зацепиться за берега. Разве я не прав?

МАТЬ. Любовь греет душу.

ОТЕЦ. Да? Тогда попробуем еще раз. (Закрывает рукой глаза)

Нет! Я слишком устал. Лучше потом.

Уходит. Мать подзывает Дочь.

МАТЬ. Что ты делаешь, дочка?

ДОЧЬ. Разрезаю себе вены.

МАТЬ. Я удивлена. Из-за него?

Подумаешь, Дон-Жуан! Обычный служака-водопроводчик.

ДОЧЬ. Я все знаю.

МАТЬ. Нет, не все. Ты не знаешь, как глубоко и трепетно я люблю твоего отца.

ДОЧЬ. Ты предаешь его.

МАТЬ. А любовь и есть предательство. Разве ты не видишь, я кормлю его, как ручного ворона, со своей руки?