Снова влюблены - [12]

Ее явно поставили на место, но Жанна только улыбнулась, глядя в свою тарелку. Прошли те времена, когда ее задевали подобные выпады.

— Он живет в Эдинбурге? — поинтересовалась она, подняв голову.

На лице Хартли мелькнуло раздражение, однако он улыбнулся в ответ, очевидно, приняв ее улыбку за кокетство.

— Откуда такой интерес к Дугласу Макрею?

Впервые за долгие годы она услышала его имя, произнесенное вслух. Жанна крепче стиснула ручку чашки, с трудом сохранив на лице улыбку.

— Он напомнил мне одного человека, которого я знала во Франции, — сказала она.

— Та жизнь кончилась, Жанна. Во Франции теперь нет ничего, что стоило бы помнить.

Жанна понимала это лучше, чем он, но только кивнула, удерживая на губах приклеенную улыбку. Хартли считал себя арбитром в самых разных вопросах. Подобное самомнение раздражало и свидетельствовало о слабости характера — один из уроков, преподанных ей монахинями Сакре-Кер.

— Вообще-то он мой деловой партнер, — уже мягче произнес Хартли.

Жанна улыбнулась, наградив его за эту уступку, и получила в ответ еще одну зубастую улыбку и плотоядный взгляд, брошенный на ее грудь.

— Он очень богат, — добавил Хартли.

— Вот как?

Ее не интересовало богатство Дугласа. Она предпочла бы узнать, женат ли он, изменился ли за минувшие годы, но понимала, что вопросы это слишком личные и задавать их нельзя.

В сущности, ей следует бояться Дугласа. Не странно ли, что Хартли, в чьей власти сделать ее жизнь невыносимой, не вызывает в ней ни малейшего трепета, а мужчина, которого она обожала, возбуждает столько опасений?

Любовь к Дугласу была единственным актом неповиновения в ее жизни. Но все, чем она стала, все, что она пережила, было следствием тех трех месяцев.

Неужели этого недостаточно, чтобы бояться его?

— Мы беседовали о революции, — сказал Хартли.

Она устремила на него удивленный взгляд:

— Неужели?

— Все это так ужасно. Я не могу не задаваться вопросом, почему вы покинули Францию. Вы аристократка?

Жанна помедлила, переведя взгляд с Хартли на Дэвиса, смотревшего на нее в ожидании ответа.

— Последние девять лет я провела в монастыре, — уклончиво отозвалась она.

Хартли снисходительно улыбнулся:

— Вы скучаете по своей прежней жизни?

Жанна покачала головой. Едва ли. Впрочем, монастырь ввел ее в другой мир, где царили вечный покой и безмятежность. В качестве наказания ее заставляли пропалывать сорняки в саду. Ей запрещалось разговаривать даже с монахиней, которой было поручено надзирать за ней. Но Жанна завела друзей среди букашек и растений, и наказание превратилось в радость. В тех редких случаях, когда ее оставляли одну, она позволяла божьей коровке забраться на кончик ее пальца и беседовала со своей крохотной подружкой.

— Чем ты сегодня занималась? — спрашивала она у бледно-зеленой многоножки. — Бегала в огород? Надеюсь, ты не уничтожила всю морковку, оставив нас ни с чем? — Осторожно посадив насекомое на ветку, Жанна наблюдала, как оно прячется за листьями, и надеялась, что судьба пошлет ему более долгую жизнь, чем у большинства многоножек.

Она научилась черпать силы в себе. Вместо того чтобы изводить себя мыслями о своих прегрешениях в бесконечные часы, отведенные на покаяние, Жанна прислушивалась к собственному дыханию и пыталась замедлить его, пока не достигала состояния удивительного покоя.

Эти уроки пригодились ей и сейчас. Жанна знала, что выглядит спокойной, несмотря на смятение, царившее в мыслях.

— Что у вас намечено на утро, Дэвис? — поинтересовался Хартли, повернувшись к сыну.

Мальчик взглянул на Жанну и, когда она кивнула, ответил:

—  — Вначале мы навестим маму, сэр. А потом будем изучать древних римлян.

— Что ж, весьма увлекательная программа, — улыбнулся Хартли. — Вы не могли бы уделить мне немного времени после ленча? — обратился он к Жанне. — Скажем, после трех?

К несчастью, Жанна хорошо представляла себе, что за тему он собирается обсудить. Намазывая масло на хлеб и поглощая овсянку, Хартли не переставал пялиться на ее грудь.

Что ж, пора дать отпор Роберту Хартли.

— Я хотел посоветоваться с вами насчет чтения Дэвиса, — сказал он, одарив ее очередной зубастой улыбкой. — Он должен больше знать об окружающем мире.

Для блага ребенка лучше оставить его в некотором неведении относительно окружающего мира, хотела сказать Жанна, но у нее хватило ума оставить это замечание при себе.

Капитан Мэннинг появился только утром. Дуглас просматривал почту, когда Ласситер объявил о его приходе.

Дуглас поднялся и, подождав, пока капитан сядет, распорядился подать завтрак в библиотеку.

— Все еще пьешь по утрам какао, Алан? — спросил он.

Мэннинг кивнул:

— Угу. И плевать, что он пачкает мои деревянные зубы.

Их прервал стук в дверь. Дуглас откликнулся, и в комнату вошла молоденькая горничная с большим подносом, заставленным вазочками и тарелками с джемом, тостами, ветчиной и копченой рыбой. Девушка поставила поднос на письменный стол и, поклонившись, удалилась.

— Мне нужна твоя помощь, — сказал Дуглас.

Алан Мэннинг был его другом уже лет восемь. Именно Мэннинг принес в Гилмур известие, что флагман флотилии Макреев пропал в море — известие, с которым Дуглас не смирился даже сейчас, спустя семь лет. В глубине души он верил, что его родители спаслись. Пока они вместе, они выживут, что бы ни случилось.