Снова с тобой - [3]

Но главным достоинством Чарли были его глаза. Широко поставленные, чуть раскосые, они имели необычный желтовато-зеленый оттенок, напоминая Мэри прохладную воду в неглубоком, затененном деревьями ручье. Мэри наклонилась к мужу, прижалась щекой к его плечу и изогнулась так, что между их телами осталось место для мирно спящей Ноэль. «Мы похожи на две доски, прислоненные рядом к стене амбара, – думала она. – Мы не даем друг другу упасть».

– Что же нам теперь делать? – спросила она жалобно, как ребенок, заблудившийся в потемках.

Раньше, в прежней жизни, она решила бы кому-нибудь позвонить. Но кому? С тех пор как Мэри бросила школу, она редко виделась с подругами. Родители Бет Тилсон запретили ей бывать у Мэри, вероятно, опасаясь, что Бет придется по вкусу взрослая жизнь подруги. Джо Фергюсон работала по вечерам и выходным в «Супердешевых товарах», чтобы скопить деньги на обучение в колледже; у нее не было ни минуты свободной. Даже Лейси Бакстон, которая ни за что не бросила бы подругу в беде, сама впала в немилость: ее застали обнаженной на хорах методистской церкви в обществе друга ее родителей, мужчины, годящегося ей в отцы. Лейси отослали к тете и дяде в Буффало – вероятно, чтобы заставить ее образумиться.

– Предстоят похороны. – Глубокая морщинка, скрывающая затянувшийся шрам, соединяла черные брови Чарли и тянулась через костистую переносицу.

Мэри отчетливо представились мать, отец и трое братьев Коринны, скорбно склонившиеся над только что вырытой могилой. И вдруг эта картина расплылась перед ее мысленным взором, и оказалось, что это ее могила, а над ней стоят ее родители. Папа сутулится от болезни и горя, сквозь редеющие волосы просвечивает белое темя. А мама выглядит крепкой и не имеющей возраста, как дом на Ларкспер-лейн – тот дом, из которого Мэри выгнали навсегда.

И вдруг у нее из глаз полились слезы, покатились по щекам, обжигая их. Мэри перевела взгляд на спящего ребенка. От Чарли Ноэль унаследовала только пышный хохолок черных волос. Серо-голубые глаза, изящно изогнутая верхняя губка и тонкий нос достались ей, казалось, от неких предков голубых кровей, а порой Мэри мерещилось, что она видит себя саму трехмесячной. Неожиданный прилив любви сменился вспышкой отчаяния.

Будто почувствовав это, Чарли выпрямился и протянул руки.

– Может, отдашь ее мне? Я бы присмотрел за ней, пока ты не… – Он не договорил.

Гнев охватил Мэри мгновенно.

– Пока я… не возьму себя в руки? – Она понимала, что поступает несправедливо, срывая зло на Чарли, но ничего не могла с собой поделать. Он был не просто легкой, а единственной мишенью.

– Мистер Ньюком отпустил меня на весь день, – объяснил Чарли так спокойно, словно не слышал ее. – Я мог бы сбегать в прачечную, а на обратном пути что-нибудь купить. Кажется, у нас кончилось молоко. – Он говорил тихо, чтобы не разбудить ребенка, который уже беспокойно ерзал в руках Мэри.

– У нас кончилось все. – В кошельке Мэри осталось ровно девять долларов и тридцать восемь центов, которые предстояло растянуть до следующей пятницы, когда Чарли выплатят жалованье за минувшую неделю.

Ноэль ворочалась все больше, начиная потихоньку хныкать. Мэри прижала ее к плечу и начала яростно укачивать. Уткнувшись лицом в сладко пахнущую шейку ребенка, Мэри надеялась, что близость дочери поможет ей выжить. Однажды на вечеринке в восьмом классе кто-то из мальчишек стащил ее с причала в озеро прямо в одежде. Мэри навсегда запомнила леденящий страх, когда ее тянули вниз, несмотря на все попытки вырваться. Именно так она чувствовала себя и сейчас. Прошло несколько месяцев с тех пор, как она в последний раз читала книгу или смотрела телепередачу с начала до конца. Она редко выбиралась из дома, если не считать вылазок в прачечную и супермаркет, а также в конюшню, чтобы накормить и напоить лошадей. Когда она мылась в большой ванне с львиными лапами вместо ножек, сливная труба которой уходила через дыру в полу, а в дыру виднелся кустик сухой травы на земле под домом, ей не всегда хватало времени вымыть голову. Спутанные рыжевато-каштановые пряди болтались у нее за спиной, как грязные тряпки, которые ей все недосуг выстирать.

Мэри знала, что Чарли в этом не виноват. Он сам изнемогал от усталости, потому что взялся за первую работу, какую только смог найти, – посыльного в редакции «Бернс-Лейк реджистер». Он мыл полы, выносил мусор и вздрагивал, стоило жирному старику мистеру Ньюкому повысить голос. И все это за щедрое вознаграждение – шестьдесят долларов в неделю.

Наблюдая, как Чарли медленно выпрямляется, похрустывая суставами, Мэри вдруг почувствовала себя так, будто работала бок о бок с ним. И ей захотелось, чтобы Чарли обнял ее, как прежде, когда им не мешали ни ребенок, ни ее округлившийся живот. Захотелось ощутить себя на грани, но не отчаяния, а восхитительного безумия. Как давно они не занимались любовью!

– Перед уходом я накормлю лошадей. – В его глухом голосе слышалось смирение.

– Я могла бы… – заговорила она.

– Нет, – перебил он, направляясь к двери. – Тебе хватит своих дел.

Паника Мэри стремительно нарастала, грозя задушить ее. Неужели смерть Коринны забудется, исчезнет без следа, утонет, как песчинка в бездонном озере, в которое Мэри когда-то затащили прямо в одежде?