Снова любить… - [6]

Она всегда была милой, с самого детства, когда мамы наряжали нас в одинаковые сарафанчики пастельной расцветки и джинсы на резинке. Она была очаровательной, немного неловкой и даже стеснительной.

В прошлом году, как только шок от смерти Мэтта прошел и Фрэнки перестала звать его, стоя перед закрытой дверью спальни, она завернулась в кокон, словно маленькая гусеница, погрузилась в пучину одиночества и неуверенности. Она избегала любых серьезных тем в разговоре со своими и моими родителями, не откровенничала даже со мной. Иногда казалось, что в тот день умерло сразу два моих лучших друга, и оба – от разбитого сердца. А прошлой осенью с началом учебного года метаморфоза завершилась, и из кокона появилась бабочка. Новая, незнакомая мне Фрэнки больше не плакала, интересовалась парнями, предпочитала яркий макияж и втайне от родителей, высунувшись из окна спальни, курила Marlboro Lights.

Теперь, куда бы мы не отправились, она притягивает к себе все взгляды, как самая настоящая черная дыра, и это полностью доказывает мою Пятую теорему о взаимосвязи квантовой физики с красивыми девочками.

– Анна, так ты попробуешь помаду? – снова уточняет Фрэнки.

– Нет. Слишком темная.

– Ну, как хочешь, Каспер.

Она припудривает поджатые губы через салфетку.

Новая Фрэнки. Идеальный макияж, сияющие тени, французский маникюр, блестящие волосы модного рыжего оттенка с подкрученными кончиками, и красными прядями. А вот слова «Анна» и «блеск» просто несовместимы. Мои кудри без геля смотрятся отвратительно и похожи на солому. Последний раз я наводила красоту и собиралась дольше двадцати минут разве что на свидания с Мэттом. Мой уход за собой ограничивается гигиеной и увлажняющим кремом. А вся косметика с сияющими розовыми блестками похоронена в нижнем ящике шкафчика в ванной.

– Тебе ведь раньше все это нравилось, – замечает Фрэнки, перебирая помады в поисках более светлого оттенка. – Попробуй этот, он называется «Безумие в лунном свете». Тут какие-то кристаллики вроде бы.

В ответ я пожимаю плечами и снова утыкаюсь в журнал, разглядывая логотип Helicopter Pilot – человека, играющего на воображаемой гитаре. В конце концов, Фрэнки забывает обо мне, полностью переключившись на тени для век и увлеченно смешивая два оттенка ватной палочкой на тыльной стороне ладони. Я не виню ее. Ведь подруга ничего не знает о моих чувствах к Мэтту, о тайне, которую храню, и о призраках, которые преследуют меня до сих пор.

Не волнуйся. Это наш секрет.

– Тебе нравится цвет? – Фрэнки в шутку строит мне глазки.

Что-то в ее улыбке напоминает о Мэтте, и я поспешно отвожу взгляд, стараясь отогнать нахлынувшие воспоминания. С того дня прошло уже больше года. Я понимаю, что давно пора перестать горевать, но успокоиться никак не могу. Просыпаясь по утрам, я в первые минуты будто забываю о произошедшем, но стоит только открыть глаза, и горе наваливается огромной лавиной, бьет больно, словно град из тысячи камней. Тело наливается свинцом, а на сердце давит чудовищная тяжесть.

Я не решаюсь рассказать об этом Фрэнки. В конце концов, Мэтт был ее родным братом, а не просто лучшим другом, который не просто друг. Я никогда о нем не говорю. Просто сглатываю ком в горле, киваю и улыбаюсь. Иду вперед шаг за шагом. У меня все хорошо, спасибо за не-внимание.

– Тебе очень идет, Фрэнки, – отвечаю я.

– Не видела большую кисть для пудры? – спрашивает она. – С тех пор как мама превратила мою комнату в пустыню Сахара, я вообще ничего не могу найти!

– Посмотри в шкатулках на столе, – предлагаю я, указывая на выстроившиеся в ряд золотистые коробочки.

Фрэнки находит кисть в той, что посередине.

– Надо повесить на дверь замок, а то я так все вещи растеряю.

Последние полгода тетя Джейн слегка помешалась на дизайне интерьера. Поэтому, когда я прихожу к Фрэнки в гости, каждый раз вижу что-то новое: декоративные подушки, растения в горшках или почти полное их отсутствие, покрывала, сваги[3] и образцы ткани. Перестановка здесь – обычное дело, и дом то пестрит яркими цветами, то впечатляет минималистичными нейтральными оттенками. На прошлой неделе тетя Джейн превратила спальню дочери из будуара модницы 1920-х в настоящий марокканский оазис: темно-фиолетовые драпировки и шторы, подхваченные деревянными бусами.

– Каждый день – новое приключение, – заявила Фрэнки месяц назад, после того как ее ванная, до этого украшенная порхающими стрекозами, буквально за вечер обернулась салуном, где держатели для полотенец были сделаны из настоящего лассо.

То, что тетя Джейн начала чем-то интересоваться, – хороший знак. Теперь она без устали бегает по магазинам тканей или скупает товары для дома и сада, а еще черпает вдохновение в бесконечных передачах, герои которых уезжают на несколько дней, а вернувшись, обнаруживают, что им сделали ремонт. Только за последний месяц она завалила гараж коробками с журналами, накидками, цветовыми палитрами, антиквариатом, рамками для выключателей и даже искусственным мехом. Но в одной комнате тетя Джейн так и не решилась ничего поменять. В конце коридора, за закрытой дверью, куда никто не заходит…

– Фрэнки, ты закончила? – Я уже выучила наизусть историю группы Helicopter Pilot, запомнила, что их барабанщику Скотти-О в четыре года сделали операцию по пересадке печени, и вдоволь насмотрелась на то, как моя подруга мечется, пытаясь уложить волосы. – Я прочитала эту статью столько раз, что скоро сама начну играть в HP.