Сноходец - [46]

Я подошел к началу стола, налил себе чего то с виду спиртного.

— Встаньте и подойдите, — я решил говорить громко, чтобы слышали все. Народ потихоньку поднялся и подошел к столу.

— У нас сегодня и праздник и горе, — начал я свою пафосную речь. — Праздник, потому что мы отбились, и потому что шестеро жителей деревни сегодня стали воинами. И горе, потому что четверо ушло за черту. Они погибли как настоящие воины и герои, и за чертой их ждет почетный отдых в ожидании новых подвигов. Каждый из нас будет помнить их.

Не силен я в речах, но и этого хватило. Народ похватал кружки, и начал себе наливать. Через минуту молчание стало разбавляться сначала робкими, потом смелее речами говорящих между собой крестьян. А я же, решил, что могу перекусить и пока ни с кем не общался. Выбор еды был велик, но несколько непривычен. Для нашего современного человека малое количества мяса на столе это показатель бедности. В прочем, чего я хочу от деревни? С другой стороны, много разных солений, свежий хлеб, какие то сваренные целиком овощи, несколько рыбин, каша. Народ живо разбирал еду, и стол пустел. Тут не привыкли к излишествам, потому быстро очистили стол, и уже поглядывали в сторону околицы. Как раз стемнело, и я направился в сторону сложенного из бревен погребального костра. Наверху лежало четыре завернутых в белое полотно тела. Мне поднесли факел, и я, со словами -

— Покойтесь с миром, Воины! — поджег костер с четырех сторон.

Огонь разгорался быстро, в тишине послышалось несколько всхлипываний. Остальные крестьяне стояли, и молча смотрели. Я тоже стоял, и вдруг у меня появилась потребность сделать что-то.

И я завыл. Упоенно, выкладывая свою тоску, усталость, накопившуюся боль, надежду на лучшее будущее. Через секунду к моему вою присоединились волчата. А потом, откуда-то из глубины леса послышался ответный вой нескольких волков.

Так мы и выли, выливая свои эмоции, и соединяясь в этом с Матерью Волчицей, образ которой был виден на взошедшей луне.

Когда мы закончили, крестьяне все стояли на коленях. Может им не подниматься уже больше? Пусть так и ходят. В этот раз на коленях был и Бор с Младом. Я развернулся, и направился в сторону своего дома. Дальше пусть без меня.

А волчата, виновато спросив у меня разрешения, направились в лес. У них там дела появились срочные. Ну, я не против. Пусть только утром приходят…

Петухи и деревенское утро — близнецы и братья, мы говорим петухи — подразумеваем деревенское утро; говорим деревенское утро — подразумеваем петухи!

Пернатые сволочи истошными воплями убивали остатки моего благостного настроения, и навевали мысли о супе, жарком, ну или просто утопить их с особым цинизмом. Будет у меня свой дворец, я запрещу петухов в радиусе километр, даже нарисованных!

Сон уже прошёл, потому начал собираться. На утренний моцион вышел в одних штанах. Малиновых.

Умывшись и прополоскав рот позавтракал вездесущей яичницей с хлебом и молоком.

Возвращению хорошего настроения мешали все те же петухи, которые хотя и закончили свой непрерывный вопеж, но окончательно умолкать не спешили, и будили во мне уже было затихающее утреннее бешенство.

Вот в таком состоянии меня застал Млад, притащивший починенные камуфляжные штаны и куртку. И это было хорошо, так как мне уже начинало хотеться кого-то придушить или что-то спалить. Эту деревню, например.

Я осмотрел на результаты починки. Сделано было аккуратно и, наверное, лучше в этих условиях не сделаешь. Мастерицы пришили рукава и нижнюю часть штанин из относительно тонкой кожи. Получилось органично и даже, сильно. Эдакий ковбой стал.

Я с облегчением стащил с себя малиновые штаны, заново наложил на одежду руны интеллекта, оделся. Снятие старых рун, и наложение новых съели весь запас маны, потому я попросил Млада подождать и сел в медитацию, которая не только восстановила ману, но и помогла успокоиться.

Из дома без доспеха решил не выходить, потому, с помощью Млада одел доспех, нацепил на пояс с разных сторон скьявону и фальшион, щит за спину. Кольчугу отдал Младу с поручением сначала почистить, а потом отнести кузнецу в починку, а сам отправился к старосте делать насущные дела.

Староста нашёлся в огороде, копался там вместе с двумя бабами. Я его подозвал, и мы вместе пошли к его дому, где уселись в тени раскидистого дерева.

Расскажи ка мне, Гостомысл, какие сборы от вас были положены владетелю. Когда платили. Кто забирал.

У Гостомысла сначала забегали глаза. Я почувствовал, что меня сейчас попытаются надуть. Потому сделал по возможности зверский вид. Это помогло благорозумию Гостомысла победить его жадность, а меня избавило от необходимости его прессовать.

— 4 серебряных в месяц за 10 дворов, да четверть урожая по осени. Вместо денег можно воинов на довольствие поставить, остаток — деньгами и урожаем. Сейчас в деревне 11 крестьянских дворов, и семь воинских. Потому тебе положено 4 серебрушки и 40 медяков в месяц. Но можешь Бора с собой взять, он давно уже жизнью в деревне тяготится.

— Бора, говоришь… — задумался я. — А что, пополнение хорошее. Надо с ним поговорить будет. До разговора ничего не скажу тебе про это.